вытянулась рядом со мной поверх одеяла: «И что же ты хочешь взамен?» У меня вырвалось: «Тебя!»
«Нет, – подумав, сказала она. – Этого я не могу обещать. Больше всего на свете я хочу принадлежать себе. Больше отдельной квартиры. Но я могу пообещать, что никто не войдет в нее, кроме тебя».
Я тут же согласился. И мы оба сдержали слово. Правда, с тех пор меня не оставляло ощущение, будто Арина каждым своим вздохом доказывает, что я купил ей всего лишь квартиру. И не больше.
Только позднее я понял, что квартира не представляла для нее предмета благосостояния. Арина нуждалась в уединении, чтобы без помех погружаться в заветную пучину, где находила, как жемчуг – на самом дне, сюжеты и образы. Материальная сторона дела интересовала ее меньше всего. Я догадался об этом, когда, подарив ей золотые часы, услышал равнодушное: «А, спасибо, королевич! Часы – это нужная штука. За временем надо следить, а то оно имеет обыкновение ускользать…» По-моему, она даже не поняла, из какого металла они изготовлены.
Мама встретила меня в прихожей и, вцепившись в рукава пиджака, взволнованно зашептала:
– Детонька, ты только не сердись. Там пришла одна женщина… Она умеет снимать порчу, привороты…
– О нет! – по-Арининому простонал я. – Ты все-таки это сделала?
– Я не могу больше смотреть, как ты мучаешься!
– Я не мучаюсь, мама! Как тебе объяснить?! Я счастлив!
– Я вижу, как ты счастлив! Таешь с каждым днем.
– Не растаю!
Когда мама забывала, сколько мне лет, приходилось немного построжиться, это действовало на нее отрезвляюще. Но стоило ей вот так, как сейчас, обиженно заморгать, меня сразу тянуло обнять ее. Уткнувшись в мой галстук, она умоляюще проговорила:
– Ну, Кирюшенька, пожалуйста! Ну, мальчик мой! Она только проверит и все.
– Мама, – взмолился я, – зачем Арине меня привораживать? Он только вздохнула бы с облегчением, если б я куда-нибудь исчез.
– Не окажется ничего и хорошо. От тебя же не убудет, если она посмотрит.
– Все это не имеет смысла, – мне вдруг стало тоскливо, будто сейчас с меня и вправду могли снять чары. Тогда я остался бы голым и беззащитным на виду у всего мира, который без Арины был мне неинтересен.
Но мама не сдавалась. Просунув свою тоненькую ручку в мою, она решительно кивнула в сторону комнаты: «Пойдем». Так она и ввела меня, своего маленького мальчика, за руку. Сидевшая в уголке дивана женщина поднялась мне навстречу. Ей было около пятидесяти, и в ее внешности я не обнаружил ничего, что принято считать приметами ведьм. У нее были плохо прокрашенные каштановые волосы, короткие и гладкие, небольшие серые глаза, заурядный нос. Я поздоровался, и она подала руку, теплую и чуть шершавую. Я тут же подумал, что сеанс уже начался, и, прикоснувшись ко мне, она считала какую-то информацию. Может, так оно и было, потому что Ксения Петровна (так ее звали) вдруг нахмурилась.
– Что,
