вое хозяйство по европейским стандартам, включавшее небольшой молокозавод и мини-пекарню.
– Так какого черта ты с собой медали потащил? – раздраженно спросил я деда.
Эмоции искали выхода, мне стоило большого труда сдерживаться, чтобы не заорать на старика, перевалив на него часть вины за произошедшее.
– Так, понимаешь, Игорек, меня попросили в Полбино на празднике выступить, – виновато опустив голову, пробормотал Игорь Петрович. – Двадцать второго июня… Ну, как праздник… Обычное отмечание годовщины начала войны.
– Да, блин, каким ветром тебя туда занесло? – удивился я. Полбино – небольшой поселок в десяти километрах от нашего дачного товарищества. Я там и был-то всего пару раз – ездил туда за питьевой водой несколько лет назад, когда после развода с женой больше месяца жил на даче. Что тогда, что сейчас – вода на участках годилась только для технических целей. А покупать бутилированную водичку в нашем магазинчике оказалось несколько накладно, в поселке же имелась артезианская скважина, доступ к которой никто не ограничивал.
– Директор местной школы – мой бывший ученик. Вот он и попросил, чтобы я выступил на митинге перед учащимися и их родителями, – терпеливо объяснил дед.
– Ладно, я понял, – вздохнул я. Понятно, что старик не виноват – и не хрен срывать на нем злость. Лучше найти тех, кто это сделал и… Там решу, что с ними делать!
– Ты их запомнил? Сможешь описать? – спросил я, не особо надеясь на положительный ответ – нападавшие были сезонными рабочими (по крайней мере, так они представились при первом знакомстве) из Узбекистана. Мало того что они все на одно лицо, так и искать их можно до ишачьей пасхи – перекати-поле, сегодня здесь, а завтра в ста километрах отсюда. Московская область большая…
– Ну, описать… это вряд ли, а вот показать – могу! – огорошил дед.
– Показать? У тебя фотки есть?
– Нет, какие фотки? Что ты?.. Просто они на постой у Жени Шлявера встали – на дальнем конце участков.
– И он их впустил? – поразился я.
– Не могу сказать… Я его самого не видел, но ЭТИ сказали, что впустил! Они там уже неделю живут. Каждый день участки обходят, работу предлагают. А наш председатель молчит. Мы уж хотели милицию вызвать, но как-то повода не было – они вроде не шумели, вели себя прилично. Хотя сосед говорил, что видел, как они воруют какой-то хлам с пустых участков. А таких в товариществе хватает – по будням у нас три четверти домов пустует.
– И ты хочешь сказать, что уже целую неделю в нашем дачном поселке поселились полдесятка узбеков и никто на это не реагирует? Можно подумать, что мы в каменном веке живем и мобильные телефоны не существуют в природе? Ты не мог мне раньше позвонить? Я бы еще тогда приехал!
– Понимаешь, Игорек… Ну не казались они опасными! – с отчаянием в голосе крикнул старик. – Обычные гастарбайтеры! Забитые, всего боящиеся! И потом… Такие бригады живут на участках каждый год – делают дачникам мелкий ремонт или еще что… землю на огородах копают. Берут недорого, работают хоть и не очень качественно, но на безрыбье…
– Ага, забитые… – горько усмехнулся я. Мне ли не знать – я работал инженером на стройке и каждый день сталкивался с уроженцами Таджикистана и Узбекистана. – А забили, в результате, тебя! Ты, кстати, ментов… тьфу! То есть полицейских вызвал?
– Как сказать… – снова вздохнул дед. – Позвонить – позвонил! Они сказали, что как только экипаж ППС освободится – они подъедут… Вот… До сих пор едут – третий день пошел!
– Погоди-ка! Я понимаю, что здесь область, а не Москва, но как-то странно они реагируют… Ты что им сказал?
– Что пришли узбеки и ограбили меня, – недоуменно пояснил дед. – Что я еще мог им сказать?
– И про сумму сказал?
– Конечно! Они так прямо и спросили: сколько денег было украдено. Я сказал: семь тысяч рублей. И про награды сказал, но они на это, по-моему, вообще внимания не обратили.
Собственно, большая часть дедова «иконостаса» – юбилейные медали. Настоящих наград было всего две: орден Отечественной войны второй степени и медаль «За взятие Берлина». Игорю Петровичу, сыну командира Красной Армии, было в 1941 году шестнадцать лет. И следующие два года он провел на оккупированной врагом территории, попав в июне под бомбежку вместе с эшелоном, на котором вывозили из прифронтовой полосы детей комсостава. Некоторое время считался бойцом партизанского отряда, но особых подвигов совершить не успел – зимой того же сорок первого заработал тяжелую форму дистрофии и обморозил ноги. Отряд скрывался от свирепствующих карателей в глухом лесу. Продовольствие кончилось через две недели, а посланные на его добычу группы не вернулись. Питались корой деревьев… С тех пор у деда проблемы с сердцем. Однако из отряда его не выгнали – Игорь Петрович великолепно владел немецким языком. По той же причине
