голоса и смех. Ах, куда ты заехал, среди каких рек потерялся, кто поможет тебе, бедный мой Маниах? Что делаешь ты здесь?
Темнота, я лежу под ветвями на крыше, среди деревьев звучат струны. А, это Даниэлида, это ее арфа запела в старом амфитеатре.
Мне снятся странные сны. В них звучит рев, сиплый, злобный рев зверя среди ночных деревьев, он наполняет ночь тревогой.
3. Но они существуют
Мне трудно сегодня вспомнить, кто произнес впервые это слово – дракон. Кажется, оно сначала прозвучало в шутку. Возможно… когда юнцы наутро собрались на остатках улицы? Но нет, они тогда всего лишь начали хихикать, рычать друг на друга, да, кажется, они устроили соревнование – кто страшнее заревет.
Вот так я понял, что тот звук в ночи был не сном. Если только здесь не снятся одинаковые сны нескольким людям одновременно.
Что ж, значит, мне предстояла в этот начавшийся день пара несущественных дел – разобраться в том, какой едой торгуют на местном рынке, например, – и одно дело чуть более существенное.
Узнать, что живет в местных лесах.
Я прошелся по бывшей главной улице.
Возле отлично сохранившегося полукруга колонн Прокопиус был занят чем-то интересным. Он с помощью палки и некоего толстого обрубка выворачивал из земли каменные плиты. Ему помогал Аркадиус, явно оставивший свои размышления о парадисосе. Подошел Никетас с выставленным вперед небольшим животиком, ткнул в Прокопиуса пальцем и произнес слово «технит» – как сообщила мне через некоторое время Анна, это означало человека, который работает руками, а не головой. У них завязался небольшой разговор, Никетас присел, начал писать палочкой на земле, потом, шевеля толстыми губами, стал считать монетки. После чего вся троица побрела вверх по холму, в город – или деревню, как угодно.
Я подозревал, что через короткое время там окажется вся наша компания и начнет отыгрываться за вчерашний «святой супчик». По крайней мере у меня были именно такие замыслы, да и проснулся с подобными мыслями.
Анна уже не спала, она встретила меня с пальцем, прижатым к губам. Заставила сесть рядом с собой в углу дворика и замереть.
– Там, – сказала она страшным шепотом, показывая на каменную плиту, на которой были разложены хлебные крошки, штук пять, дорожкой, которая кончалась у ее ног.
Толстый серый грызун размером в мизинец, поняв, видимо, что наши шаги и шевеление позади, высунулся из щели между плит.
– Хомяк, – сказала ему покровительственно Анна.
Хомяк, или кто он там был, ничего не имел против согдийского языка. Первая крошка исчезла, и, волоча за собой хвостик, он серой мягкой каплей двинулся к следующей цели, поближе к ногам Анны. Долго шевелил носом, посматривая на нас.
– Подумай о детях, – напомнила ему Анна. Он подумал, но вторую крошку сожрал все-таки сам. Потом замер и задумался всерьез.
– Я все-таки когда-нибудь заставлю
