И даже не авторское – подсмотренное у западных студий. Но у нас все такие инертные, Олег. И в журналистике, и в кино. Если сериал, то должны быть засахаренные сопли.
– И тебе приятного аппетита, да!
– Если героиня – женщина, то она должна быть либо немного нелепой и вызывающей снисходительную реакцию, либо кремень-бабой, круче, чем Джеки Чан, но с прилагающимся бонусом в виде горькой доли. И чтобы она выла по ночам в подушку и мечтала избавиться от внутреннего бабоконя, лишь бы было кому пожарить яичницу. Ну и понятное дело, чтобы в финале ей встретился этот гипотетический пожиратель яичниц. И это был бы хеппи-энд…. А мне бы так хотелось, чтобы появился русский сериал с нормальной героиней. Просто современной умной женщиной, не жеманной, не мечтающей загнать в ЗАГС олигарха. Чтобы все как в жизни.
Мы заказали гречку с котлетами – идеальная еда для того, чтобы низвести свидание в жанр бесперспективных дружеских посиделок.
Говорили преимущественно об искусстве – обоим эта территория казалась безопасной. Выяснилось, что мы оба любим старые ужастики студии Hammer, умиляемся Дракуле тридцать первого года и считаем Чарли Чаплина героем скорее трагическим, а Вивьен Ли – самой красивой женщиной из всех, кто когда-либо рождался на белый свет. Разговаривать с Олегом было легко – даже неловкие паузы он умел превратить в многозначительное, наполняющее молчание.
Медленно повышали градус. Я начала с мохито, потом перешла на ужасную маргинальную смесь «коньяк со спрайтом» (студенческая привычка, за которую мне ужасно стыдно).
Он сказал, что купил на аукционе в Лондоне альбом с эскизами театральных костюмов для спектакля «Отверженные» 1878 года. И что никто из друзей его не понял, и все считали, что порвать пачку денег и выпустить обрывки из рук на ветру было бы более красивым жестом.
– А я тоже мастер дурацких трат. Вообще не думаю о деньгах, если вещь для меня что-то значит.
Знаешь, когда мне было тринадцать, я потратила все карманные деньги на автограф Майкла Джексона. Он мне нравился, – призналась я. – А это было очень много денег. Год копила, о велосипеде и роликах мечтала.
– Ничего себе! Где же ты ухитрилась найти автограф Джексона в те годы в Москве?
– Один старшеклассник продавал… Потом, конечно, я узнала, что он сам и рисовал их. Было вдвойне обидно.
И вот, наконец, настал момент, когда я поняла: либо немедленно надо уходить, либо эта ночь закончится не в «Петровиче». Хотя даже наши руки не соприкасались и не говорили мы ни о чем «таком». Но общение было словно на двух уровнях – на поверхности безобидный светский разговор, а на дне – вопросительный взгляд, улыбка уголком губы, и обоим понятно, что все это значит и к чему ведет.
– Знаешь, пожалуй, я поеду домой. Завтра вставать рано, – сказала я.
Через десять минут мы вовсю целовались в такси.
А теперь внимание: пусть риторический, но все-таки вопрос. О чем думают девушки двадцати, тридцати и сорока лет, когда собираются заняться
