этом вся устремилась вверх. Ориентируясь на скрип фонаря, наметила место, где, по ее предположению, должна появиться молния.
Собака, почуяв девочку, загремела цепью, заскулила, жалуясь.
Молния появилась сбоку, над конюшней. Прорезала небо наискось. Оно разорвалось неровным белым зигзагом, и, прежде чем последовали грозные раскаты грома, девочка выпалила в ослепительный режущий свет:
– Пусть моя маменька окажется жива и мы встретимся!
Страстно выговорив заготовленную фразу и видя, что молния не успела до конца растаять, торопливо добавила, жадно глядя в бело-голубые всполохи:
– И пусть у меня будет шляпка с лентами, как у Липочки Карыгиной!
Едва девочка выпалила заготовленные тайные желания, новые угрожающие раскаты вывернули рваное небо наизнанку, сотрясая летнюю ночь.
– Августина!
Грозный голос прогрохотал сверху. Он был столь громок и неожидан, что немудрено было принять его за глас с небес.
Колени подкосились. Она присела, отпустив перила, и зажмурилась. Все, ее час настал! Она как последняя язычница дерзнула обратиться с просьбой не к Божьим угодникам, а к стихиям… Кары не миновать. Разверзнутся хляби небесные, и…
Она открыла один глаз. Темнота у крыльца зашевелилась. Девочка дрожа прижалась к перилам. Язык не повиновался ей.
Темнота дохнула дымом и табаком. Затем в темноте возник огонек.
Затеплился, задрожал, стал расти, приобретая очертания ручного керосинового фонаря. За стеклом фонаря блеснули глаза, обрисовалось суровое лицо под картузом. Ниже носа лицо пряталось в густой черной бороде. Отец!
Ася открыла второй глаз, но осталась сидеть, прижав колени к подбородку.
– Ты чего тут? – строго спросил отец, приближая к дочери фонарь. – Отвечай, коли спрашивают!
Ася облизала губы и, не сводя глаз с фонаря, призналась:
– Фрида Карловна сказывала, будто на молнию можно желание загадать. Успеешь проговорить – сбудется… Я только… Я хотела…
– Тьфу, немчура! – шепотом выругался он и поставил фонарь под навес. Отец редко высказывал свое мнение об окружающих, но Ася догадывалась, что он недолюбливает гувернантку. Или, точнее, относится к ней с некоторым пренебрежением. Может быть, потому, что та свысока взирала на русскую прислугу, считала себя выше по рангу. Немка обедала за одним столом с хозяевами и жила во втором этаже, тогда как вся прислуга обитала внизу. Отец же – повар и знает себе цену. Гувернанток, тех, по его словам, пруд пруди, а вот хорошего повара по нынешним временам еще поискать надо.
Ася мучительно ожидала дальнейших расспросов, гадая, слышал ли отец только вторую часть ее желания или же разобрал все, от начала до конца?
– Чтобы из головы выбросила эти глупости! Шляпки… ленты… Это для барышень! Твое дело – по хозяйству помогать, делать, что скажут. Уяснила?
– Да, папенька…
– Ступай спать!
Она
