плечи, ручки и все остальное. И сразу же раздался тихий протяжный писк. Ко мне повернулось сморщенное лицо лысой рептилии. Существо явно разочаровалось увиденным и разразилось сокрушительным плачем.
После такого понимаешь, почему первое, что выдает новорожденный, это плач. Ведь это не просто вынужденное знакомство с незнакомым миром. Этот мир, в отличие от прежнего, полон дискомфорта. Уже никогда не будет, как было. Здесь надо самому дышать, есть, чувствовать и доказывать свое право на существование. И нельзя вернуться в мамин живот – самый уютный на свете флакон, который обеспечивал тебя всем, что нужно. Ну как тут не разрыдаться! Это как законченного интроверта, зависимого скромнягу, резко переместить на Ибицу в многотысячную толпу в ночном клубе. Поставить в круг полураздетых баб, которые обожрались водкой и таблетками. И умножить это на сто тысяч раз. Я знаю, это неподходящее сравнение. Но чтобы было понятней, Ибицу можно заменить на сороковой год прошлого века и линию Мажино.
Миновало несколько зыбких мгновений. Время, казалось, тянулось неимоверно долго. Ребенка вытирали, всячески измеряли и взвешивали посторонние люди в белых халатах. Мне хотелось его скорее схватить, обнять и закутать в экзоскелет своего уже побитого жизнью тела. Подарить этому маленькому существу свою беспредельную защиту. Наконец-то его положили на маму, еле живую, с жуткими уставшими глазами.
– Девочка, три и сто, все в порядке, – сказала акушерка и отошла.
Бледные пухлые губы Теи расплылись в тихой улыбке. Я больше никогда не видел ее такой счастливой. Я присел, чтобы посмотреть в глаза своей малышки. Я смотрю. Мои глаза наполняются слезами. Такое ощущение, что на тебя смотрит Бог, несфокусированным вселенским взглядом. У вселенной нет фокуса. Она беспредельная и всепоглощающая, как и жизнь. Именно поэтому, когда смотришь в эти светлые, почти прозрачные глаза новорожденного, кажется, что заглядываешь в глубины космоса, и наконец-то понимаешь главную цель – беспрерывное возобновление жизни. Сознание, сцепившись всеми своими мыслями, размеренно колышется, бухает в голове гигантским камертоном. Ко мне пристают с разрезанием пуповины. Точно не помню, было это до этих волшебных ощущений или после. Но одно скажу, если вам анатомия никогда не нравилась, на процедуру лучше не подписываться. Пуповина тугая, ножницы тупые. Уж не знаю, чей тут умысел. При разрезании толстой пульсирующей кишки, которая совсем недавно соединяла двух твоих самых любимых людей, возникает легкий диссонанс. Ты, с одной стороны, думаешь о значимости этого момента, а с другой – о том, как такая хреновина могла вырасти в животе жены. Отрезанная пуповина, одиноко скрученная в ванночке, напоминает рисунки Гигера и клипы группы «Zhu».
Таким приятным воспоминаниям я предавался, пока ждал руководителя одного из местных пансионатов. Он проиграл в последнем закупочном конкурсе и хотел оспорить результаты. Дело в том, что в государственных центрах социального ухода не хватало
