и протестанты не войдут в Царство Небесное из-за различий в вопросах исповедания? Ведь многие из них веруют во Христа и стараются жить по евангельским заповедям.
– Куда я попаду после смерти? Куда попадете вы, он, она? На эти вопросы нет ответа, чему существует немало догматических и практических подтверждений. Господь открывает нам только варианты, а выбор – за каждым из нас, и выбор этот составляет содержание нашей жизни. Многим другим – не исповедующим Православия – варианты открыты не полностью, неясно. Тем самым они, в отличие от меня, не видят прямой дороги. Неправославные религии, основанные на древних традициях, как и некоторые современные сообщества (в отличие от тоталитарных сект и культов, а также жульнических и самосвятских организаций) мы называем религиями частичной истины. Нередко их представители живут самоотверженно и честно по принципам своей веры. И это нас, конечно, радует.
А что можно сказать про меня? Мне в Православии открыта полная истина, прямая дорога. Я ее вижу. Но иду ли я по ней? Если я начну сравнивать уклонения других со своей прямой дорогой, рассуждать, кто куда попадет за свои ошибки и заблуждения, то сам этот факт, губительный грех гордости и превозношения над ближними, станет для меня наихудшим уклонением!
Православный взгляд на подобные вопросы таков: «Я совершаю грехи вопреки открытой мне Истине; окружающие (неправославные) делают добро, несмотря на то, что полная Истина от них скрыта». Понимание это и должно стать руководством к действию.
За что?
О почитании икон в штате Массачусетс
На рождественском празднике – что по-английски у православных именуется русским словом «елка» – детям были поручены роли ангелов. Режиссер-постановщик не проявил доверия к юному возрасту, роли, не вполне согласно с Писанием, оказались краткими и к тому же без речей. По этой причине, надо думать, выслушав аплодисменты и получив подарки от Деда Мороза (отличие коего от св. Николая-угодника не вызвало сомнений даже у самых молодых и неопытных), они, вопреки окружающей обстановке, ведут себя сдержанно и чинно. Ангельские крылья все еще блестят за спиной, а они, склонившись за «взрослым» столом, погрузились в изучение каталога икон.
Одной из них, пожалуй, не нужны ни крылья, ни белое вуалевое платье, чтобы ангел в ее лице убедил хотя бы самого Станиславского. О другой же некий острослов, оценив черный блеск ее глаз и кудрей, заметил что-то в связи с живописью Врубеля… Но Станиславский и ею был бы счастлив. Богу ведомо, каким образом и в каких пропорциях сошлась здесь эллинская, славянская, англо-саксонская и левантинская кровь: бабушки восхищаются в голос, родители улыбаются, – и всякий взгляд, случайно упавший на эту группу, остается прикован к ней несколько лишних секунд.
Иконы греческой работы на глянцевых страницах каталога не нарушают гармонию ни рафаэлевским сладкообразием, ни сладкозвучием имен: «И Хрисофитиса», «И Гликофилуса»… За краткими репликами стоит глубокое знание дела:
– Синий цвет сюда очень
