вниз и раскрасневшись, как в этот момент я обнял ее и прижал так сильно к себе. В этот момент меня не беспокоило ни плечо, ни факт того, что сегодня отвратительная погода, и самое странное, что сегодня день похорон моей сестры Джесс.
–Все хорошо, – еще хриплым голосом поддержал я Элис, – хлопья тоже сойдут. Накорми кота, он мне покоя не дает.
Огромные карие глаза Элис смотрели прямо в мои. Они так и излучали заботу и радость, которой она могла бы покрыть весь мир. От нее пахло весенним утром, свежим и чистым, обещающим возрождение и прекрасную жизнь, где-то там, в будущем. Ее руки обвили мою шею, и я почувствовал ее дыхание на своей коже:
–Я так рада, что ты наконец-то дома. Эти дежурства, вызовы, расследования, они тебя загонят в могилу. Может, ну ее, эту работу? – начала она шёпотом, – уедем в мой город, где я выросла. Там озеро, мы найдем там работу. Ты можешь и там работать в полиции, но там ведь спокойней. За все время, что я знаю себя, там ни разу ничего плохого не происходило.
–А как же то великое противостояние бобров с местными рыбаками? Они же все лодки им прогрызли? – пытался свести все в шутку я, прекрасно понимая, что она была права. Черт, она всегда была права, а я был упрямым бараном, который все твердил, что надо немного потерпеть, чуть-чуть подождать и все будет.
–Да ну тебя! – расхохоталась она. Ее смех лился как майская роса, звонко, еле уловимо, по-волшебному чарующе. Я бы мог смаковать этот момент целую вечность, но тут я услышал истошное мяуканье кота, который явно уловил, что про него снова все забыли.
–Да, да, Тушка, сейчас я тебя покормлю, – пролепетала Элис, отпустив меня и направившись за кормом. Я же, тяжело шагая, поплелся в ванную приводить себя в порядок. Из зеркала на меня таращилось то, что человеком назвать осмелится далеко не каждый. Мертвецки бледное лицо упыря с какого-нибудь кладбища Румынии около замка Дракулы сильно осунулось за последнее время. Скулы хищно разрывали овал лица, делая его треугольным, создавая и без того безобразные тени под ними, обрамленные недельной небритостью. Безумные круглые и слезящиеся глаза с безжизненно выцветшими радужками пытались выцепить хоть мельчайшую деталь, которая указывала бы на то, что я еще человек. Нос остро подчеркивал всю худощавую плачевность ситуации с моей физиономией, а венцом же творения какого-то полоумного постимпрессиониста были мои губы. Тонкие, бледные, искривленные в какой-то прескудной ухмылке. Если бы меня попросили описать монстра, которого я боялся увидеть под своей кроватью в детстве, то это был бы именно он. Глубоко вздохнув, я понял, что умыться, принять душ, побриться будет явно недостаточно, и что эти все манипуляции напомнят мне лишь миф о том чудаке, Сизифе, который тащил камень в гору только для того, чтобы он упал вниз и снова и снова продолжать сие действие. Я понимал, что я верну немного человечности себе лишь на пару дней, а потом я снова буду похож на неуспокоенного вурдалака. Закончив реставрировать фасад этого
