сколь бесцеремонно он использует ее, чтобы усладить слух своих скучных гостей. С другой стороны, манеры мистера Смита были слишком бесхитростными, чтобы он мог оказаться критиком, а его лета – слишком юными, чтобы вызвать у нее какие-то опасения, поэтому она была готова – если не сказать, рада – согласиться. Подойдя к резной этажерке, она перебрала ноты, и из всех, что хранились в ее семье на протяжении долгих лет, а также из всех песенок, что играла и певала ее мать, Эльфрида выбрала один романс, села за пианино и начала петь «Это было на склоне зимнего дня» прелестным контральто.
– Вам нравится эта старая вещица, мистер Смит? – спросила она, окончив пение.
– Да, мне очень понравилось, – сказал Стефан; слова, что он произнес, и совершенно искренне, он сказал бы по поводу любого музыкального творения на свете, на которое бы пал ее выбор, будь то веселая песенка или реквием.
– Вам надо услышать вещицу, написанную Де Лейром, что дала мне списать одна молодая французская леди, которая гостила в усадьбе Энделстоу:
Je l’ai plante, je l’ai vu naitre,
Ce beau rosier ou les oiseau, etc.[15] —
и тогда я вам под конец исполню мою самую любимую песню, что принадлежит перу Шелли, «Разобьется лампада, не затеплится луч», кою положила на музыку моя бедная мать. Мне столько радости доставляет мысль о том, что я пою тому, кто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО меня слушает.
Каждая женщина, что произвела на мужчину впечатление, кое останется с ним навсегда, после обычно встает перед его мысленным взором, приняв облик какого-то определенного воспоминания, коему, мнится, предопределено было стать тем особенным ее образом, что возникнет на всех страницах дневника его памяти. Как в представлении человека Средневековья любой святой покровитель непременно обладал своей определенной позой и регалиями, так и возлюбленная в глазах истинной Любви, можно сказать, тоже открыто обладает своею позой и регалиями, и без них она редко появляется в мечтах влюбленного, и, чтобы представить ее без них, потребуются немалые усилия, и это несмотря на то, что потом, при более близком знакомстве, влюбленный может ее увидеть еще в огромном множестве других поз, что будут куда больше подходить его юношеским грезам.
Образ мисс Эльфриды пожелал вобрать в себя ее черты в том наряде, в каком он любовался ею в те минуты, когда она ему пела, поэтому таков отныне был ее неизменный облик, который в последующее время она принимала, представая днем и ночью перед внутренним взором Стефана. Он всегда видит перед собою профиль молодой женщины в бледно-сером шелковом платье с отделкой из лебяжьего пуха, кое спереди открыто, как жилет, только без какой-либо нижней рубашки; холодный серый цвет наряда вступает в восхитительный контраст с теплыми красками ее лица и шеи. В тот миг свет самой дальней свечи, стоящей на фортепьяно, сливается воедино с очертанием ее милой головки, и эта свеча, что сама видна лишь наполовину, вдруг преображает копну ее кудрявых волос в облаковидное светлое сияние, что окружает ее голову дивным ореолом. Ее пальчики порхают по
«Я его посадила, я видела, как он растет, // Этот прелестный розовый куст, куда прилетают петь птицы» (
