с удовольствием поплескались под колючим душем.
Опять нас привели на пересыльный пункт. Однако здесь наша команда уже начала оформляться в маршевую роту, с нами занимались политруки, строевики, команду разбили на взводы и отделения. В отделениях были назначены старшие.
Днем нас водили строем в порт на погрузочно-разгрузочные работы. Однажды мы разгружали баржу со сливочным маслом в ящиках весом по 20 кг. Наш старший сказал: быстрее разгрузите, быстрее пойдете на отдых. Работа спорилась. Сверкало солнце, сверкала река, сверкали потные лица. Стояло теплое бабье лето.
– А что, ребята, попробуем маслица? Что-то живот прилип к хребту!
И балагур, спускаясь по трапу с баржи, «потерял» равновесие и грохнул ящик углом о трап. У ящика отлетели стенки, и каждый, кто чем, начал брать масло. Без хлеба много не съешь, да и не всякий мог кушать масло просто так. Командир и старшина поняли замысел и не спешили замечать разбитый ящик и нарушение ритма разгрузки. С баржи закричал сопровождавший груз старик:
– Эй, что вы там делаете? Ах вы, грабители!
Тогда и командир нашей роты со старшиной направились к разбитому и уже ополовиненному ящику. Старику доказывали, что ящик разбили случайно, что такое бывает, и старик заявил, что надо составить акт. Акт составили, ящик старшина, командир и дед унесли с наших глаз. У них ящик, наверное, и закончил свое существование.
В один из дней на работу нас не повели, построили и объявили, чтобы мы получили сухой паек на три дня. После завтрака и получения пайков нас строем повели на железнодорожную станцию. На станции нас завели в тупик, где стояли товарные вагоны с нарами и подстилкой из соломы. Построились вдоль вагонов по условным подразделениям. Офицеры провели инструктаж, что можно, чего нельзя делать, какие наказания ждут за нарушения правил.
Мы не знали, куда едем, одно было известно – на фронт, на запад. В вагоне я выбрал себе место на полу, подстелил больше соломы под бока и под голову, бросил на свое место пиджак и вещмешок. Когда стемнело и зажглись огни города, нас крепко тряхнуло в вагоне, громко лязгнули буфера, и вагон начали катать по путям товарной станции. Но вот колеса мерно и безостановочно застучали, и огни города остались где-то позади.
Когда заря разлилась в хвосте нашего поезда и раскрасила горизонт в золото, многие вскочили, распахнули дверь. В вагон ворвалась влажная прохлада и запах полыни. Поезд, словно конь, закусив удила, мчался на запад по «зеленой улице», и кому было невтерпеж, опорожнялись под крики и мат со следующих за нами вагонов. Лишь в Омске сделали небольшую остановку, и командиры бегали вдоль вагонов, запрещая отлучаться, – мы могли отбыть в любую минуту. Благо мы стояли у выходной стрелки товарной станции, и ребята, как грачи на пахоте, усыпали откосы железной дороги, «минируя» их на глазах у окружающих. Хорошо, что в нашем эшелоне не было женщин, а местные стеснялись близко проходить.
Все-таки мы успели навести туалет, умылись, принесли в ведрах воды от заправочной станционной колонки. И вновь застучали без остановки колеса.
