Закончила она, как всегда, банальностью:
– Тем не менее не представляю, что бы я без них делала.
Мне и в голову не приходило, что эта часто повторяемая фраза может так задеть Козетту. Я считала эти слова просто глупостью и довольно грубо сказала:
– Почему это, если они вас так достают?
Дон Касл казалась шокированной, и вполне возможно, так оно и было.
– Когда у тебя будет ребенок, ты изменишь свое мнение.
– У меня никогда не будет детей. Никогда.
Выпалив это, я почувствовала на себе взгляд Козетты.
– Мне хочется отшлепать девушек, которые так говорят, – с нервным смешком сказала миссис Касл и ушла домой, поскольку принадлежала к той породе людей, которые чувствуют себя непринужденно только во время пустой болтовни и сразу пугаются всего, что они называют «неприятным».
– Ты была агрессивна, – сказала Козетта.
– Это жестоко, – возразила я. – Нужно сначала думать, а потом говорить. Если она не знает обо мне, то о тебе точно должна – Дуглас двоюродный брат моей матери.
– Насколько я могу судить, никто не помнит о родственных связях других людей.
– Козетта, – сказала я. – Козетта, почему у вас нет детей? Разве ты не хочешь иметь ребенка?
У нее была привычка улыбаться в ответ на вопрос, на который она не собиралась отвечать словами. Загадочная улыбка медленно распространялась по ее лицу, неопределенная и мягкая, но каким-то образом пресекавшая дальнейшие вопросы. В те времена я почему-то вбила себе в голову, что Дуглас женился на Козетте, не рассказав о своей наследственности. Понимаете, моя убежденность была абсолютно необоснованной – я прочла это, или мне так только казалось, в ее печальных глазах, в некой отстраненности. Так ведут себя все подростки – плетут немыслимую паутину из небылиц вокруг жизни своих старших друзей. Я убедила себя, что Дуглас обманул Козетту, лишил ее детей, а когда пути назад уже не было, попытался компенсировать это богатством и роскошью. Той зимой они поехали в Тринидад, а я вернулась домой, где обнаружила, что наблюдаю за матерью почти с медицинской скрупулезностью. Однажды она уронила бокал для вина, и я вскрикнула. Отец подошел и ударил меня по щеке.
Пощечина была слабой, и больно не было, но я восприняла это как насилие.
– Не смей больше так делать, – сказал отец.
– И ты тоже.
– Ты должна научиться себя контролировать. Мне пришлось. В нашем положении это необходимо.
– В нашем положении? Как это – в нашем? Ты в одном положении, а я в другом. И, в отличие от тебя, я имею право кричать.
Тяжелое испытание для пятнадцатилетнего подростка.
Весной я вернулась к Козетте в Гарт-Мэнор, откуда могла ходить в школу через поле к западу от Луга
