нас – нельзя!»И я бросаюсь в то, что можно,
но мало этого уже,
и снова больно и тревожно,
и невозможно на душе.
Сажусь в какой-нибудь автобус.
Гляжу с тоской на мир земной,
как пьяница, приняв антабус,
глядит с тоской в окно пивной.
И если я забуду это
и если буду, как хочу,
за нарушение запрета
своею жизнью заплачу…
«Много слов говорил умудренных…»
Много слов говорил умудренных,
много гладил тебя по плечу,
а ты плакала, словно ребенок,
что тебя полюбить не хочу.
И рванулась ты к ливню и к ветру,
как остаться тебя ни просил.
Черный зонт то тянул тебя кверху,
то, захлопавши, вбок относил.
И как будто оно опустело,
погруженное в забытье,
это детское тонкое тело,
это хрупкое тело твое.
И кричали вокруг водостоки,
словно криком кричал белый свет:
мы жестоки, жестоки, жестоки,
и за это пощады нам нет.
Все жестоко: и крыши, и стены,
и над городом неспроста
телевизорные антенны,
как распятия без Христа…
«О, нашей молодости споры…»
О, нашей молодости споры,
о, эти взбалмошные сборы,
о, эти наши вечера!
О, наше комнатное пекло,
на чайных блюдцах горки пепла,
и сидра пузырьки, и пена,
и баклажанная икра!
Здесь разговоров нет окольных.
Здесь исполнитель арий сольных
и скульптор в кедах баскетбольных
кричат, махая колбасой.
Высокомерно и судебно
здесь разглагольствует студентка
с тяжелокованой косой.
Здесь песни под рояль поются,
и пол трещит, и блюдца бьются,
здесь безнаказанно смеются
над платьем голых королей.
Здесь столько мнений, столько прений
и о путях России прежней,
и о сегодняшней о ней.
Все дышат радостно и грозно.
И расходиться уже поздно.
Пусть это кажется игрой:
не зря мы в спорах этих сипнем,
не зря насмешками мы сыплем,
не зря стаканы с бледным сидром
стоят в соседстве с хлебом ситным
и баклажанною икрой!
Новая трава
Сосульки виснут по карнизу.
Туманны парки и строги.
Водой подточенные снизу,
сереют снега островки.
Я вижу склоны с буроватой,
незащищенно-неживой,
как будто в чем-то виноватой,
той, прошлогоднею травой.
Она беспомощно мешает,
хотя бы тем, что не нова,
а в глубине земли мужает
другая – новая трава.
Она не хочет опасаться
и лета красного не ждет,
и первые ее посланцы
ломают головы о лед.
Вся
