наша судьба:пой в хоре,
а мучайся соло…»
Ни в чьих он глазах не кумир,
не герой.
С деньгами не слишком-то густо,
и волком отчаянно воет порой
рабочая лошадь искусства.
Когда-то купцы,
продувное хамье,
сжигая банкноты с присвистом,
таких называли брезгливо:
«Хорье…»
Поклонимся в ноги хористам!
За то, что в рабочей кости широки,
артельной двужильной ватагою
по мелям песнюшечек,
как бурлаки,
российскую песню
вытягивали.
Я тоже из хора.
В нем Пушкин и Блок.
В нем так Маяковский неистов.
Кто в хоре народном,
тот не одинок,
и в хоре он выше солистов.
В том хоре —
мычанье рязанских коров,
поющие батальоны.
В том хоре —
ракеты гагаринской рев
и вдовьи бесслезные стоны.
И, право, счастливее нет ничего,
чем быть в этом грозном разливе
хористом великого хора того,
чье общее имя – Россия.
Мне петь бы в том хоре,
пока не умру,
и петь из-под камня надгробного.
Есть счастье:
запеть
и не знать самому,
где песня – твоя,
где – народа.
Случайные связи
Случайные связи,
они порицаются, став
синонимом грязи
у грязи самой на устах.
И лженедотроги,
надменные губы поджав,
в пожарной тревоге
мужьям залезают в пиджак.
Взрывается ярость,
когда там находит рука
записочку, адрес —
любую улику греха.
Упреки в разврате,
они по-судейски грозны,
как будто в растрате
священной семейной казны.
Пусть лучше запомнят:
развратнее нет ничего
спать с мужем законным,
когда ты не любишь его.
Но разве развратен
тот случай, совсем не слепой,
что так безвозвратен
и все-таки вечно с тобой?
Проездом, пролетом
тот случай – прекрасен и дик —
тебя над болотом
возносит – пускай хоть на миг.
В метро, в электричке,
в толпе, тебя взявшей в кольцо,
среди обезлички
вдруг выплывет чье-то лицо.
И жизнь без нажима,
лишь горло сжимая тебе,
вдруг
