Всегда есть неразгаданность в провидце
и в мастере любом —
таков закон.
Секрет своей воды унес Лагидзе,
как тайну языка Галактион.
Теперь стихи, как лимонад, шипучи,
промышленность работает хитро,
и почему-то жидкие шампуни
сегодня называются «ситро».
Что вкус для мира, слишком занятого!
Но помню, от безвкусицы устав,
то ощущенье чуда золотого,
шипевшего когда-то на устах.
И лимонад не терпит равнодушья…
Как прыгали, пьянящие слегка,
лимонов бывших крошечные души,
смеясь внутри любого пузырька!
Старик Лагидзе умирал, как надо,
бесслезно смерть приняв, как благодать.
С ним умирала тайна лимонада,
и мастер знал —
ее не передать.
А юноша, рискнув над ним склониться,
«В чем ваш секрет?» —
спросил у старика,
и высунул, смеясь, язык Лагидзе
и показал на кончик языка.
«В среде, где скупость нелюдская…»
В среде, где скупость нелюдская,
где дружба вымерла мужская,
где скушно пьешь и скушно ешь,
где так безнежно и бесхашно,
где и застолье рукопашно,
где и от вежливости страшно,
и от невежливых невеж,
в среде, где нет красивых тостов,
а столько склочных перехлестов,
где и у женщин крысьи рты,
где всем на шею напросилась
самодовольства некрасивость
с надменным видом красоты, —
ходя по коридорам важным,
где пахнет лживым и продажным,
хоть зажимай рукою нос,
или по улицам колючим,
где будет злобный взгляд получен
на самый простенький вопрос, —
в автобусах, где все взаимно
так смотрят негостеприимно,
что могут вместе с шапкой съесть, —
попавший, словно в костеломню,
вздохну легко, когда я вспомню,
что Грузия на свете есть.
СаМТрестоВСКая винотека
Самтрестовская винотека,
собранье мыслей человека,
запрятанных внутри вина, —
бутылок стройная страна!
Пусть на себя стекло надела
мысль потайная винодела, —
сквозь плесень из-под сургуча
она мерцает, как свеча.
Хотя бутылки – лежебоки,
они немножечко пророки,
и нам совсем не все равно,
что думает о нас вино.
Какие бури, непогоды,
не впав нисколечко в тоску,
вино семнадцатого года
перележало на боку.
Треск социального пожара
шел у вина над головой,
но все равно вино лежало,
букет рождая вкусовой.
Вино входило молча в тело,
вино входило в запах, в цвет,
вино мудрело и густело
под паутиной стольких лет.
И в этом не аполитичность,
а просто преданность земле,
что сохранило свою личность
вино, лежавшее во мгле.
Есть в нас невыдержанность часто,
страшит безвестность, как несчастье.
Дай бог, чтоб нам была дана
мужская выдержка вина!
И пусть запомнится поэтам,
как, сбросив лишнее на дно,
над вкусовым своим букетом
само работает вино!
Лишь то, что вечно, – то серьезно,
и дышат вечностью самой
и над землею – эти звезды,
и эти вина – под землей!
«Каждый сван подобен сванской башне…»
Каждый сван подобен сванской башне,
будто сердце – в каменной рубашке.
В сдержанности, замкнутости свана
скрыта историческая рана.
Сколько было крови здесь и боли —
так что башней станешь
