rel="nofollow" href="#n_12" type="note">[12], – учил схиигумен Иоанн. Как видим, любовь к ближнему и умиротворение были для валаамцев связаны с «правдой». Но это не было тем правдоискательством, которым так увлекались в России представители всех сословий. «Правда» для монаха – это прямая встреча с Богом еще здесь, в земной жизни. Молитва Иисусова соединяла в единое целое всего человека, разрозненные силы его души, помогала обрести целомудрие, и соединяла с Богом. Правда для валаамцев заключалась в том, что истину нельзя выдумать, – это не конструкция ума и не философская идея, и уж тем более никакая не идеология – это дар Божий людям. Истина либо есть, либо ее нет. И этот выбор каждый человек делал для себя сам. И от этого выбора зависело все в его жизни.
Все, истинно великое, просто. Жизнь человеческая есть великий дар и бесценный. Потому и к сложностям житейским валаамский старец схиигумен Иоанн старался подходить просто. А как иначе, если все, что случается, происходит не без воли Божией? А она благая и человеколюбивая. «Проще надо, проще-то лучше… Не осуждать никого, лишнего не говорить…», – любил повторять он. Всем с ним было «легко»: «Ободряет, обнадеживает… Стоит хотя бы молча посидеть около него и – удивительно дело – упрощаются проблемы, все делается яснее, покойнее, а главное – проще»[13]. «Такой простоты не приходилось еще видывать, широко открытыми глазами смотрели…»[14], – вспоминал визит к старцу Иоанну в Предтеченский скит потрясенный Михаил Янсон.
Не было в схиигумене Иоанне ничего такого, что выдавало бы в нем гиганта духа. Никакой величавости, могущественности, властности или великости нельзя было в нем разглядеть. Сам старец относился к себе очень требовательно и ничего «подвижнического» в своей жизни не находил: «Иногда бывают у меня порывы жизнь свою проводить самоотверженно, по-подвижнически, но, к сожалению, остается у меня только одно желание, – а дел ни на йоту. Не напрасно же сказала З.Т., что я и на схимника-то не похож, это я вполне сознаю. А при чтении святоотеческих книг просто краснею: читаю много, а толку мало…», – писал он близкому духовному чаду. Это ощущение себя никуда не годным «рабом неключимым, ничего не стоящим», было в нем совершенно органичным, не наносным. Старец часто вспоминал в письмах 20 главу Евангелия от Матфея: «Ты пишешь, “что ленивая и нерадивая” и просишь, чтобы поругал тебя. Как я могу тебя ругать, когда сам состарился [уже] и этим недугом одержим, и у меня его больше, чем у тебя. Все же не будем унывать и отчаиваться, смиримся и положим начало. Хотя и в n-й час мы пришли, но Господь очень милостивый, такую же плату дает, [как и тем], которые трудились с утра (Мф. 20). Слава, Господи, святому милосердию Твоему!»[15]
Сам страдавший в молодости от недостатка прямого наставничества и отсутствия близкого по духу сомолитвенника, отец Иоанн хорошо понимал нужды новоначальных и старался, как мог, помочь им: «Ты пишешь, что я взялся учить тебя уму-разуму… Как же я могу учить других, когда сам иду ощупью и спотыкаюсь… Я безграмотный: как могу руководить других…
Там же. С. 33.
Письмо от 26 июня 1952 г.
