? – вдруг послышалось из-за двери.
Она подпрыгнула от неожиданности и заговорщицки прошептала:
– Даш, это я, Марина. Открывай.
Даша выглядела вдвое старше своего возраста. И это печальное превращение случилось за последние сутки. Вот стоило так расстраиваться из-за мужика? Марина слушала поток обвинительной речи в сторону изменника, но думала о своём. Обычно самое главное мы, женщины, укладываем в первые три предложения, остальное – повторение сказанного. Замечали? Еще по телефону Марина всё поняла: Генка козел, Дашка злая. Как он мог? Как дальше жить?
– Дашуль, хватит.
Марина решительно оборвала карусель повторений.
– Я всё поняла, правда. И дала тебе время выплакаться. Давай теперь по-чесноку: ты сама чего хочешь?
Красные воспаленные глаза с сизыми лунными впадинами смотрели не моргая.
– Как это чего? – сипло спросила Даша. – Казнить, нельзя помиловать.
Маринка рассмеялась, выудила из пакета белое полусухое, по-хозяйски достала бокалы и налила до краев.
– Вот это правильно, – она протянула бокал подруге, – давай, до дна. Мужики ведь так горе заливают, а мы чем хуже.
– У меня тренировка с утра, – с сомнением поглядывая на бокал, сказала Даша.
– Узнаю тренера по йоге, – улыбнулась Марина. – Работа превыше всего.
Она сделала пару глотков, призывая подругу последовать своему примеру.
– Давай пей, спортсменка.
– Ты бы видела на кого он меня променял?
Распаляясь громче и громче, Даша глотала вино и срывалась на слёзы.
– Десять килограмм лишних, сало на боках.
– Если бы это было важным, моя дорогая, твой Генка никуда бы не ушел.
– У меня спортивная фигура, тонус мышц, попа как у Ким, работа мечты, правильное питание, – Даша раскручивала карусель никого не слушая, – я молодая и привлекательная, чего ему не хватало?
– Стоп! Запомни последнюю фразу.
Марине было важно, чтоб этот вопрос прозвучал не от нее. Иначе не услышит, не поймет, не задумается, не сделает выводы.
– Какую фразу? – непонимающе икнула Даша.
– Последнюю, – нервно прошипела Марина.
– А что я сказала?
– Ты задала самый правильный вопрос из всего полуторачасового нытья. Давай, вспоминай. Что ты сказала, ну?
– Козёл он последний, – махнула рукой Даша и опять разрыдалась.
Марина вышла из кухни, набрала номер в мобильном и быстро сказала:
– Ксюша, ситуация вышла из-под контроля. Приезжай.
На том конце провода вздохнули, но ответили согласием.
– И девочек позови… Да, пароль «казнить»… Жду.
Марина положила телефон в сумку и бесшумно вернулась на кухню.
Оксана выглядела строго и сурово всегда. Всему виной природное выражение лица. Даже на детских фотографиях в альбоме маленькая девочка без улыбки. Бантики, корона, платье Снежинки, первый раз в первый класс – ее выражение лица не менялось. Всегда серьезная, с поджатыми губами и насупленными бровями.
В свои тридцать шесть она добилась всего, о чем мечтала в детстве: крепкая семья, четырнадцатилетняя дочь и еще двадцать восемь крикливых малышей. У педагога всегда так – нет разделения на своих и чужих. Старшенькая родная, от мужа, а второклашки – приемные, от школы. Оксане нравилась эта шутка. Казалось, она никогда не потеряет актуальности, хоть придумана была лет шесть назад, в период очередной трансформации образовательного процесса в начальных классах.
Как это часто бывает, романтический шлейф педагогики развеялся еще в период студенчества, но детскую мечту она не предала. На третьем курсе вышла замуж за травматолога районной поликлиники, который с особой нежностью лечил ее вывихнутую лодыжку. На пятом курсе забеременела, после защиты диплома – родила. Дорастила мужа до заведующего этой самой поликлиникой, и не скрывала, что Серёгин карьерный рост – целиком заслуга жены, то есть ее собственная.
– Мам, ты куда? – дочь выглянула из комнаты, когда Оксана обувалась в прихожей.
– К подруге.
– На ночь глядя? – дочь недоверчиво взглянула в потемневшее окно.
– Надо помочь.
Оксана повязала шарф и взяла ключи от машины. Вдаваться в подробности не хотелось.
– А папа знает?
Дочка смотрела
