постройками, бетонными заборами и трубами. Хватало и речных судов, столпившихся у причалов и просто стоящих на якоре у берега. Всё это, наконец, полностью дезориентировало меня, и я спросил:
–Василий Николаевич, как называется это место?
–Копылово, – ответил он. – Тебе это о чем–нибудь говорит?
Я пожал плечами:
–Я думал, что Волга должна быть гораздо шире.
–Волга слева от нас, а это – судоходный канал. Копылово – полуостров, упирающийся в плотину. Когда–то это был остров, но при строительстве ГЭС его соединили с берегами.
–А город?.. Как называется город?
–А разве я не говорил? – удивился Василий Николаевич и ответил: – Автоград.
–Автоград… Автоград… – задумчиво повторил я, пытаясь определить, знакомо ли мне это название.
Да, определенно, это сочетание звуков эхом отзывалось из глубины памяти, но я не мог представить ничего конкретного. Только ощущение чего–то близкого и… давнего наводило на мысль, что с городом у меня существовала довольно крепкая связь.
–Ты бывал здесь? – спросил Иванов, испытующе глядя на меня.
–Да, кажется, да… И не раз, я думаю.
–Вот как?.. Тогда напряги свою зрительную память. Визуальные образы наиболее стойкие, особенно у людей с развитым воображением.
Я последовал совету старого врача и стал с особым вниманием рассматривать медленно плывущие навстречу пейзажи.
Дорога стала взбираться на тело плотины, и вскоре я увидел почти весь полуостров, по правую сторону которого пролегал канал, ведущий к шлюзам, а по левую широко раскинулась Волга. В туманной дымке темнели гребни гор, к которым тянулось гигантское строение – ГЭС, у подножия гор дымил игрушечной трубой какой–то завод. Я успел разглядеть и карликовые дома, расположенные правее, прежде чем Василий Николаевич повернул на дорогу, пролегающую по плотине. Старенькие «Жигули» сразу же оказались в потоке машин, катящих в сторону большого города. Его кварталы были теперь видны как на ладони, и у меня снова появилось ощущение, что я прекрасно знаю этот город. Хорошо, что от этих странных мыслей теперь не кружилась голова. И не раскалывалась от невыносимой боли. Можно разобраться, можно все расставить по местам.
Вдруг слева от шоссе загромыхал грузовой состав. Металлический перестук его колес неприятно поразил меня. Казалось, он проник в самую душу. Он резонировал с ударами сердца и провоцировал беспричинную тревогу. Где–то в глубине подсознания звякнул корабельный колокол, предупреждая о чем–то важном и призывая к предельной концентрации. Шум проходящего состава явно напоминал о событиях, имеющих ко мне самое непосредственное отношение. Я должен был вспомнить, что означает этот металлический грохот и скрежет, вспомнить любой ценой.
От напряжения на лбу выступили капли пота. Я даже закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало меня. На какое–то мгновение мне показалось,
