style="font-size:15px;"> – Своенравная натура – это очень мягко сказано. Но вполне возможно, что он извлечет урок из сегодняшнего происшествия. – Доктор Кац слегка коснулся пальцами шляпы в знак прощания. – Хорошего дня!
– Я сейчас провожу вас, – быстро сказала Бабетта.
Но доктор Кац покачал головой:
– Благодарю, я сам справлюсь.
Доктор направился к выходу, а Бабетта и Виктор подошли к двери кабинета Вильгельма Ротмана.
Горничная постучала и, получив ответ Ротмана, позволила Виктору войти, а потом тихо прикрыла за ним дверь.
Вильгельм Ротман сидел за большим письменным столом из лакированной лещины. В мраморной подставке лежало несколько письменных принадлежностей, среди которых толстая ручка с золотым пером, которой он, судя по всему, подписывал важные документы. Сбоку стояла серебряная чернильница.
– Я сейчас, – сказал предприниматель, сортируя некоторые документы.
– Разумеется, – ответил Виктор и сделал шаг в сторону.
В этом помещении все также было буквально пропитано богатством и элегантностью, начиная от настольной лампы из белого опалового стекла, выпуклая часть которой была украшена золотыми элементами, до встроенной мебели, шкафов, застекленных витрин и книжных полок, которые были расставлены вдоль двух стен. Виктор обратил внимание на новое юбилейное издание энциклопедии Брокгауза из семнадцати томов, наряду с сотнями других научных, исторических и литературных произведений. Эрудицию здесь демонстрировали напоказ. Рассеянный свет, пробивавшийся сквозь обрамляющие высокие окна тяжелые бархатные занавески, усиливал это впечатление.
На заднем фоне громко работал маятник богатых, до блеска отполированных напольных часов, и как раз громко пробил ровно час.
Вильгельм Ротман отложил документы, будто ждал этого сигнала, и присел на свой стул с подлокотниками.
Какое-то мгновение Виктор чувствовал на себе оценивающий взгляд, затем фабрикант поднялся и подошел к нему.
– Я думаю, мне не стоит представляться. Но не могли бы вы назвать мне свое имя?
– Виктор Райнбергер.
– Вы сегодня спасли моему сыну жизнь, господин Райнбергер.
– На самом деле я не сделал ничего особенного.
– Некоторое время назад я спросил Антона, что они делали у вокзала, – заметил Ротман. – Он не смог мне толком ничего объяснить, разумеется, мальчик очень взволнован. Однако он упомянул о маленьком костре, который они с Карлом разожгли и не могли потушить.
– Можно и так сказать. Я помог им тушить костер. Когда мы вышли со станции, на нас понеслась упряжка.
– И вы оттянули Карла от лошадей. Они могли его растоптать.
– Я и сам безумно рад, что трагедии удалось избежать. Но увы, ваш сын еще какое-то время будет помнить о случившемся. Перелом будет болеть.
– В таком случае я ему не очень сочувствую. Он же просто неугомонный. Пусть это
