берегу озера потемнело, сделавшись из голубого мутно-серым. Становилось прохладно.
– Поддать не помешает, – сказал Владимир Николаевич. – В том числе и парку.
– Поддерживаю, присоединяюсь и голосую «за», – прошамкал набитым ртом народный избранник и в подтверждение своих слов поднял вверх мускулистую, от плеча до локтя покрытую корявой вязью лагерных татуировок руку. На фалангах пальцев белели шрамы от сведенных перстней. – Айда в парилку, а Васькины халдеи нам тем временем мясца подгонят – горяченького, с пылу с жару…
Хозяин поднялся первым и, торопливо выпив на посошок, направился к бане. На пороге он остановился и, обернувшись, посмотрел на озеро.
– Гроза собирается, – сказал он и нараспев продекламировал памятное с детства: – Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром так долбанет из-за сарая, что хрен опомнишься потом!
– Двигай уже, поэт-песенник, ротный запевала, – сказал идущий следом Беглов и звонко хлопнул его превосходительство по широкой голой спине.
5
В комнате вдруг потемнело. За окном громыхнуло так, что задрожали стекла, резкий порыв ветра с барабанным стуком швырнул в жестяной карниз пригоршню крупных, как картечь, капель. В спальне, куда еще не добрался затеянный Андреем с полгода назад вялотекущий ремонт, громко хлопнула форточка и что-то со стуком упало на ковер. Чертыхнувшись, Липский встал из-за стола и, шаркая подошвами норовящих потеряться шлепанцев, поспешил к месту происшествия.
Врывающийся в комнату через распахнутую форточку ветер раздувал тюлевую занавеску, скрежеща и постукивая металлическими кольцами карниза. Стоявшая на подоконнике керамическая ваза с букетом сухоцветов лежала на полу, ковер был густо усеян сухим растительным мусором – семенами, пыльцой, лепестками и мелкими, скрученными в трубочки листочками. Снаружи сверкнула бледная вспышка, за ней последовал трескучий раскат грома, и сейчас же с ровным, плотным шумом хлынул дождь. Андрей подошел к окну, ощутив на лице холодные брызги, и закрыл форточку. Занавеска, которой так и не удалось улететь, разочарованно опала, и Андрей отметил про себя – между прочим, далеко не впервые, – что ее не мешало бы простирнуть. Занавеску не мешало бы простирнуть, старую оконную раму поменять на стеклопакет, обои переклеить, да и вообще…
– В самом деле, что ли, жениться? – произнес он вслух и, с хрустом ступая по сухому растительному сору, отправился на кухню за веником.
По дороге он включил свет сначала в спальне, потом в коридоре. Часы показывали всего пять, до вечера было еще далеко, но из-за повисшей над городом тучи в квартире было по-настоящему темно. За окном ровно шумел дождь, стук капель по карнизу слился в сплошную барабанную дробь, и даже сквозь закрытые окна было слышно, как бурлит вода в водосточных трубах. На кухне Андрей закурил и, подойдя к окну, стал любоваться буйством стихии. Асфальт во дворе уже покрылся сплошным
