Чего как раз теперь не хватало – это денег, истраченных непонятно (а вернее, понятно) куда. Мне предстояло всё это как-то собрать. Чтобы, если фильм даже не примут, хотя бы не посадили людей. Внести смысл. Иначе Ухову и его приближенным грозят неприятности, к которым, впрочем, им не привыкать. Душат у нас гениев! А тут как раз я. Другие стали бы пыжиться, демонстрировать глубокомыслие, а точней – неспособность. Известно было, что из всех, ходивших по студии, лишь я восклицал во всех случаях: прекрасно!
– Всё понял? – ревниво спросил Ухов, когда кадры проплыли.
– Ничего.
– Берешься?
– Да. Сколько времени на досъемки?
– Денег только на месяц.
Написать сценарий уже снятого фильма? Смотря для чего. Для той задачи, что я поставил, – смогу!
– Ну как?! – я повел рукой.
– Колоссально, Венчик!
После рождения Настьки Нонна здесь не бывала. Сколько уже не выходила в свет и даже не наряжалась. И вдруг – сиянье ламп «Европейского»!
Раньше этот ресторан был «дом родной», бывали тут почти ежедневно, гуляли на какие-нибудь восемь рублей – и были счастливы.
– Да ты, Нонка, совсем не изменилась – даже похорошела! – простодушно воскликнул друг Кузя, в шикарном блейзере, пушистых усах. Тщедушная его Алла глядела кисло, натянуто улыбалась. А что ж ей не улыбаться: отдаем долг!
– Ладно – давайте за встречу! – гася все возможные разночтения, воскликнул я.
– И – за отдачу долга! – пискнула Алка. Свое всегда вставит!
Но как же их не любить?! Без них бы пропали.
– За счастье наших детей! – Я вскинул второй тост. Появление у них сына никак еще не отметили. Впрочем, Кузя его не признавал, да и тот, что интересно, был холоден к «папе». Но не воскликнуть этого было нельзя. Алла сдержанно кивнула.
– И за их… будущую любовь! – раскручивал я тему. Богатство их тоже нельзя упускать в чужие руки.
– Ну, это мы еще поглядим, – усмехнулась Алла.
– Когда ж мы Настьку-то увидим?! – воскликнул друг.
– Надеюсь – на их свадьбе, – сказала Алка и добавила язвительно: – Если состоится!
Имелось в виду, что вряд ли! То есть нас как будущих родственников и совладельцев ее роскоши не ощущала. Ну что ж. Поглядим.
Пока неплохо и так. Все годы нашей бурной молодости они одалживали нам, пока я не получал гонорар и не расплачивался – по традиции, в «Европейском». Лучший в городе кабак! Сациви, сухое вино, бастурма. Тяжелые мельхиоровые ножи и вилки. «Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась!»
– Что-то мы слишком, мне кажется, увлеклись детьми! – прошептал-ла Алла во время нашего танца… Алла ревновал-ла!
– А?! – рявкнул я. – Плоховато слышу!
Следующий танец я исполнял с Нонной.
–
