остановилось, чтобы посмеяться надо мной. Мимо шли люди, поглядывая на меня безо всякого интереса- они торопились в свои дома, к своим женам и мужьям, к своим котам и собакам, к своим телевизорам, плитам, холодильникам… Какое им было дело до замершего в нелепой позе человека с таким же нелепым и большим музыкальным инструментом в руке? Едва ли они знают, как называется такой инструмент, да и знание это им, в общем-то, ни к чему. Пусть себе стоит, чудак. Это ведь не запрещено.
– Играть будешь?
Я медленно повернул голову на голос, и увидел молодого парня в спортивном костюме, со сдержанным любопытством рассматривающего меня.
– Это контрабас?
– Нет.
– А что?
– Это виолончель.
– Как маленький контрабас?
И откуда у меня эта сучья вежливость, эта блядская интеллигентность? Ведь можно было бы сразу послать обитателя провинциальных заводских окраин куда подальше, или хотя бы просто промолчать. Но нет, я с ним разговариваю, отвечаю на его вопросы. Зачем? Наверное, остатки былой гордыни, былого статуса. Когда-то ведь я и впрямь был иным – широким, пружинистым шагом выходящим на сцену под щедрые аплодисменты, с важным видом обсуждающим особенности тех или иных технических приемов с коллегами, такими же гениальными и почти всемогущими, прикидывающими, где их ждут больше- в Карнеги Холле или в Ла Скала. Когда-то честь, вежливость, принципы действительно были чем-то обязательным, как цилиндр, трость, и лайковые перчатки для английского джентльмена. Осанка, улыбка, безукоризненные манеры, высокий уровень мастерства владения инструментом, заслуженное самоуважение напополам с самоиронией, без которой так просто потерять голову от собственного великолепия, не знающая сна Столица, компании, кабаки, женщины, танцы… Отсутствие денег совершенно не волновало- ведь совсем скоро их станет так много…
Все это имело смысл лишь в том мире, вернее, в том поезде, с которого я однажды сошел, чтобы ехать дальше. А здесь, в сыром, полутемном подземном переходе… Но отчего-то я не могу себя заставить нагрубить этому павиану в физкультурной форме, хотя уверен, что если, все же, получится- мне полегчает.
Нет, не выходит.
– Так ты играть будешь?
…Сцена, аплодисменты, поклоны, радостное удовлетворение и наслаждение самим собой, а после неизменные диалоги:
– Ты гений!
– От гения слышу.
– Приходи к нам, у нас концертмейстера до сих пор нет.
– Старик, я солист. Ты же знаешь, оркестр- это, увы, не мое.
И, главное, за всей этой смешной мишурой, за всеми высокопарными словами и пафосными поступками, за всем этим напускным, фальшивым блеском действительно скрыт настоящий талант, настоящая преданность своей профессии, неподдельная красота души…
– Играть будешь, или нет?
Подземный
