низенькая приличная – «интеллигентная» – старушка. «Рожа» пихает ее изредка задом и пьяно кричит: «Не толкайтесь, ради Бога! Будьте людьми!»
На глазах старушки через ровный промежуток времени вскипают крупные капли, как в неплотно закрытом кране.
Налево – барышня в трауре. Руки ее сложены на груди, держат затрепанную сумочку. Она смотрит перед собою глазами, видящими не то, что ее окружает, не то, что выгнало ее сюда и заставило стоять, упрямо подвигаясь к двери, вздрагивая от толчков в грудь рваными локтями, глотая вонь, брань и насмешки.
Заветная дверь открывается и выпускает двоих. Все бросаются вперед. Ожесточенно, упрямо, слепо. Бьют друг друга кулаками, пихают, кричат, проклинают.
Пьяный голос кричит:
– Ради Бога! Будьте людьми, господа!.. Будьте людьми!
Что это? Стихийное бедствие? – Революция? Нет. Потому что сидят же за дверью три благотворительные дамы в шелковых свитерах со строгими лицами судей и благотворительный юноша с длинным отлакированным ногтем на мизинце, который он отставляет, когда берется за ручку пера, точно боится запачкаться о фамилии посетителей.
Может быть, это называется человеческим презрением? Вам не приходило это в голову, когда вы глядели на брезгливые благотворительные пальцы, бросающие, не дотрагиваясь до них, в другие человеческие руки злотый «пур буар»{158} или «на трамвай», или на что еще последнее страшное нужен этот злотый, заработанный ценою долгих часов унижения передней.
Но, может быть, эти получающие его руки уже и не человеческие руки?..
«Будьте людьми, будьте людьми, господа!»
Если бы Иванов видел себя со стороны…
Из-под потных черных волос мрачный упрямый взгляд. Подбородок топорщится упрямой щетиной, упирается в коричневую рвань, которой обмотана шея. Под нею – в треугольнике обтрепанного воротника пальто – нельзя разобрать что, – то ли это рубашка, пропитанная потом и грязью, то ли голое тело. Руки смяли сзади за спиной шляпу.
Сжав, сплюснув, перевернув, тиски передней выбросили его в комнату. Дверь щелкает ключом. С ним старичок, шипевший и щипавший его в передней. У старичка на черепашьей вытянутой шее маленькая сморщенная головка с торчащими во все стороны волосами. Он мелко трясет ей, быстро и низко, как заведенный, кланяется, всё время пытаясь поцеловать благотворящую ручку. Но ручка прячется под стол.
– Покажите ваш документ.
Иванов расстегивает пальто, – да, это не рубашка, – это тело, – стыдливо отворачивается и откуда-то из-за подкладки вытаскивает смятую полуистлевшую бумажку.
Благотворительный разговор между собою:
– Эмигрант… но документ не в порядке… – Мы не можем… мы не выдаем, если документ не в порядке.
– Вам надо пойти в комиссариат полиции, вам там объяснят, что делать.
Иванов молча и тупо смотрит на юношу, который держит в левой руке с отставленным мизинцем его документ.
Да,
