от французского – и это стало одним из импульсов для написания книги, которую вы открыли.
В то же время Франсуа Озон как мало кто наплодил по отношению к себе скептицизма и неприятия, часто иррационального. Кто-то не может простить, что он начинал в недрах гей-культуры, кто-то – что предал эту маргинальную культуру и ушел в мейнстрим. Одни считают его творчество слишком легковесным, другие – эстетским, третьи – безвкусным. Ему завидуют – чему конкретно, не совсем понятно, но так принято.
Его картины попадают в конкурсы больших фестивалей, но редко выигрывают. «8 женщин» – одна из эмблем кинематографа рубежа веков – появилась в конкурсе Берлинале, и только усилия Ренаты Литвиновой, оказавшейся в жюри, заставили дать «Серебряного медведя» коллективу из восьми актрис – одного на всех. Аргумент «против» звучал и продолжает звучать: Озон и так успешен, зачем его еще поощрять призами? Со временем он привык к этому, перестал переживать и обижаться. Главное для него не призы, а возможность работать – а он ее всегда находит.
Этот режиссер интересен не только сам по себе, но и тем, что через его творчество наглядно просматривается слом эстетики мирового кинематографа на переходе от XX к XXI веку. В книге можно узнать и об этом, но в первую очередь это рассказ о кинематографисте, чьи работы способны доставлять зрителям чистое безыскусное удовольствие.
АВТОР ВЫРАЖАЕТ БЛАГОДАРНОСТЬ: Раисе Фоминой, которая прорубила российским зрителям окно в мир Озона, а ему – в Россию; агентству «Интерсинема»; интеллектуальному клубу «418»; Юлии Скворцовой.
Глава первая. Глоток Озона: голубой период
Именно так, как эта глава – «Глоток Озона», – называлась моя статья 2000 года в газете «Коммерсантъ», которую я позволю себе привести целиком:
Еще два-три года назад имени Франсуа Озона в России не знал никто, кроме десятка кинокритиков, колесящих по международным фестивалям. А за пару лет до этого даже у себя во Франции этот режиссер был известен в довольно узких кругах. Известен как автор короткометражек с фривольным изображением молодежных нравов. Вот, к примеру, сюжет под названием «Девственники»: двое парней, лежа в постели, признаются, что один никогда не спал с мужчиной, а другой – с женщиной.
И вдруг как прорвало. Сразу четыре полнометражных фильма Озона прошумели в Каннах, Венеции, Берлине и Сан-Себастьяне (два последних – в конкурсе). Не будет большим преувеличением сказать, что 2000 год прошел под знаком Озона. 33-летнего режиссера стали сравнивать с Бунюэлем и Годаром, а после фильма «Под песком» – с Антониони. Ему удалось поставить фильм «Капли дождя на раскаленных скалах» по сценарию Фасбиндера, что породило еще одно лестное сравнение. Заговорили про особую «зону Озона», которую он успел обжить в современном кино.
Столь же стремительно произошло вторжение Озона в Россию. В модных барах и клубах Москвы (не без творческих усилий российских прокатчиков) на столах появились спички с надписью «Другое кино» и с кадрами из трех фильмов Озона. Еще на этикетках были эпитеты: дерзкий, скандальный, провокационный, сексистский. Народ заинтересовался. Озон тем временем посетил фестиваль в Петербурге и заявился в Москву.
Все три представленные им картины очень разные, но есть и общий мотив. Один из поворотных пунктов «Крысятника» (оригинальное название Sitcom – «Мыльная опера») – когда юный отпрыск добропорядочного семейства объявляет, что он гомосексуал. Любовный мужской альянс образует завязку «Капель дождя…» Латентное тяготение к сильному полу открывает в себе и один из «Криминальных любовников» – даром что совершил зверское убийство ради прелестей своей одноклассницы.
Но хотя Озон – участник и лауреат нескольких гей-лесбийских фестивалей, на самом деле совсем не только это определяет особую нишу, которую молодой режиссер всего с тремя полнометражными фильмами успел занять в современном кино. После широко разрекламированной (и прежде всего во Франции, стране cinéma d’auteur) Смерти Автора остались единичные, рассеянные по киномиру «проклятые поэты» – экстремальные персонажи, выбивающиеся из ряда вон своим анархизмом, мессианизмом и / или гомосексуальностью. Впрочем, они были всегда, иногда даже во Франции, породившей Верлена и Рембо, но чаще в менее картезианских странах. Таким был Пазолини, таким был Фасбиндер, таким был Джармен.
Озон – воспитанный молодой человек с благополучной биографией – внешне никак не напоминает этих монстров рока – не в музыкальном, разумеется, смысле слова. И все же он близок к этим «цветам зла». Фильмы Озона отличаются давно забытым качеством – кричащей искренностью, которая пробивается сквозь стилизаторский холодок и постмодернистскую иронию. Каждый такой фильм – это крик души и содрогание тела, это вопль юношеского одиночества в мире закоснелых правил и политкорректных стереотипов.
В отличие от датских и других «догматиков», Озон не играет в целомудрие, и если прикрывает наготу чьими-то одежками, это, как правило, благородные туники классического авангарда – того же Бунюэля, того
