к губам так, будто это священный для легких кислород.
Сплюнув, Аяна затушила окурок о лавочку и бросила его на асфальт. Надо возвращаться, кормить Петьку, гладить больные ноги Ильи перед сном. Утром будить всех в школу.
Бедная Машка…
Пару лет назад зимой уже было такое – ужасная трагедия, несчастный случай, все соседи сочувствовали и поддерживали… Потирая плечи, Аяна сгорбилась. Она вспоминала.
Его звали Лешкой – он был беззлобным и непослушным. Постоянно терял то шарф, то варежки, в столовой съедал еду из чужих тарелок, даже если кто-то уже орудовал там ложкой. Леша шепелявил, но отлично бегал, и поэтому физрук постоянно защищал его перед остальными учителями, отправлял на всякие соревнования.
Зимой Алешка свалился с горки, оступился, наверное. Рухнул в сугроб, никто и не заметил. Его нашли уже потом, много позже, замерзшего. Окоченевшего.
Мать тогда пила и плакала. Лидка, совсем еще крошечная, перебирала на полу кубики. Эта картина врезалась в память Аяны каленым железом.
Девушка тогда выплакала все глаза – ей дико было от того, что человек, недавно крутившийся под ногами, может так внезапно пропасть. Умереть. Замерзнуть.
Она все ждала, когда Алешка вернется, чумазый и большеротый, но он больше не пришел. Первая встреча со смертью была болезненной, Леша возвращался лишь в кошмарах, синий и остекленевший, а Аяна плакала, просыпаясь. Ей трудно было принять чужую смерть.
Но Алешка как-то удивительно быстро забылся – они никогда не говорили о нем, а все вещи перешли к Саньке и неожиданно стали его обычными вещами. В квартире не осталось ничего, что было бы Лешкиным. Порой Аяна думала, что его и не существовало – просто приснился лишний брат, да и все тут.
Теперь и Машку тоже затянет паутиной, вырежет из памяти временем. Жалко. Машка достойна большего…
Запищал домофон, и из подъезда вышли полицейские, держа в руках свои тусклые серые папочки. Аяна, незаметно для себя закурившая снова, встретила мужчин сплошным молчанием. Выпустила дым из легких. Стряхнула пепел на асфальт.
– Не маловата еще для сигарет? – спросил мужчина со сросшимися бровями.
– Не маловата, – отозвалась Аяна спокойно. – Что-нибудь узнали?
– Немного… Вы всегда так живете, да? Мамка пьет?
– Пьет, – согласно кивнула Аяна. – Но нас много. Мы справляемся.
Мужчины присели на сломанную лавку, смели на асфальт листву руками. Сгорбленная Аяна между ними вдруг показалась сущим ребенком.
– Так нельзя. Понимаешь, что это неправильно? – спросил следователь, заглянул Аяне в глаза. – Мы можем помочь.
– Зачем? – спросила она глухо, снова стряхивая пепел. – В детский дом нас не берут. Мамку опеки не лишают. Заставить ее любить нас тоже не могут. Подбрасывают денег, и на том спасибо.
– К вам скоро придут из соцзащиты, – сказал второй, почесывая свою огромную бровь. – Они помогут. Не закрывайтесь
