дверь.
– Поговори с соцзащитой, – попросил следователь. – Хуже не будет.
– О, – хмыкнула Аяна. – Будет. Всегда становится только хуже.
И, не прощаясь, пошла домой. На кухне все еще горел свет – мама продолжала пить. В подъезде было слышно, как ревет проголодавшийся Петька.
Выдохнув, Аяна прошмыгнула внутрь.
…На кухне было душно – тяжелый смрад перегара смешивался с чем-то кислым из мусорного ведра, куда отбросы приходилось запихивать ногами, с трудом утрамбовывая гниль. Аяна стояла, скрестив на груди руки. Ждала, когда в кастрюльке закипит смесь для Петьки.
Девушка пыталась делать хоть что-то со всем этим бардаком, но и она была не железной. Главное – это малышня, и о них-то Аяна заботилась, хоть и не всегда получалось. Плохо, видимо, заботилась, раз Машка прыгнула под поезд.
Жалко все-таки Машку.
Смесь в закопченной кастрюльке никак не закипала.
– Осуждаешь, да? – вдруг совершенно нечленораздельно спросила мать, лежащая лицом на столе. Аяна думала, что та спит, налакавшись. – Нен… ненавидишь?
– Нет, – холодно отозвалась дочь, не желая разговаривать с пьяной матерью.
– Врешь, – прошипела та змеей. – Что я… не могу… когда дочка?..
– Мы тоже сестру потеряли. Но никто не пьет.
– Мелкие еще, – выдавила мать.
– Нет. Просто думаем головой. А ты давно не соображаешь ничего.
– Я?! Да я вас одна тяну на шее!
– Тянешь?! – вспылила Аяна. – Иди! Тяни! Вон, Петька орет, голодный! Покорми сына, что ты сидишь в обнимку с водкой?!
– Дрянь, – коротко вымолвила мать, поднялась со стула и, шатаясь, ушла в свою комнату. По лицу у нее текли слезы.
Что, проняла все-таки Машкина смерть?..
Смесь в кастрюльке закипела, пузырясь, потянуло гарью. Аяна, ругаясь, торопливо сняла ее с огня, остудила, залила в замызганную бутылочку.
В детской обосновалась ночь – горела лишь старая лампа без абажура на столе. Лидка, сгорбившись, все еще рисовала. Санька, раздевшийся до трусов, забился в дальний угол дивана и теперь посапывал там. Илья выставил вверх худые локти.
Петька, наревевшись, лишь тонко всхлипывал, мокрый от слез.
– Иди сюда, – Аяна взяла его на руки, прижала к губам бутылочку, и Петька жадно принялся сосать безвкусную смесь.
Лидка встала, выключила последний светлячок на столе. Стянула с себя брюки и бесформенный свитер, оставшись почти голой в безжалостном фонарном свете, что бил в окна – низенькая и безобразно толстая, сестра напоминала перетянутую веревкой колбасу.
На такую колбасу Аяна всегда смотрела в магазине, прежде чем взять безвкусные бумажные сосиски. Колбаса казалась очень вкусной, а Лидка была просто уродливой.
Натянув через голову бледный саван рубашки, Лидка скользнула на матрас под окном, накрылась простынкой и притихла. Прошло совсем немного, а простынка вдруг задрожала
