как и «в устюе Днепра, Белобережи, ни у святого Ельферья; но егда придеть осень, да идуть в домы своя в Русь» (ст. 2. 10)[63],[64]. И это соответствует рассматриваемой эпохе – речь идет о временных поселениях иностранных купцов, караваны которых появляются в определенные времена года и по распродаже товаров возвращаются обратно[65], так что по этому договору 945 г. Руси не дозволяется зимовать не только в Царьграде, но и в весьма отдаленном от него устье Днепра – они обязательно должны отправляться домой. Так велик был страх греков перед насилиями со стороны русов, они желали иметь их возможно дальше от Черного моря, где купцы легко превращались в пиратов.
В правах русских, оговариваемых Олегом, прибавлено также, «да творять им мовь, елико хотять». Имеются в виду баня и пользование колодцами в Царьграде. Баня являлась исконным русским обычаем. Ольга «веле деревлянам мовь сотворити». Одинаковое с русскими разрешение пользоваться пресной водой для мытья получили венецианцы и генуэзцы по договорам с греками. По возобновленному договору с Исааком Ангелом 1192 г. генуэзцам разрешалось набирать воду из цистерн для домашнего употребления, но с тем, чтобы они не засаривали и не загрязняли их купаньем скота[66].
Приведенные выше постановления Олега 907 г., устанавливающие условия пребывания русских в Царьграде и предохраняющие греков от насилий, повторяются и в договоре Игоря 945 г. (ст. 2)[67]. Во всяком случае наличность приведенных постановлений в договоре 945 г. существенна для нас, ибо никаких сомнений в том, что последний договор во всяком случае является подлинным, не может быть.
Впрочем, отчасти упомянутая 2-я статья договора 945 г. отклоняется от договора 907 г. Исключено упоминание о беспошлинной торговле русских; из фразы «да творят куплю якоже им надобе, не платяче мыта ни в чем же» последние слова «не платяче» и т.д. отпали. Купленные паволоки «да показываеть цареву мужю и то е запечатаеть и дасть им». Обязанность предъявлять купленные товары цареву мужу наводит на мысль о том, что это делалось не только для накладывания им клейма на товары, но и для взимания сбора с купленных товаров. «Царев муж» фигурировал в качестве своего рода посредника между местным населением и Русью (своего рода маклера) для устранения непосредственных сношений между ними, как это было в рассматриваемую эпоху и в Западной Европе и на Востоке. Но задачей такого посредника являлось и следить за уплатой иностранцами торговых сборов. Наконец, «царев муж» являлся, по-видимому, и судьей в столкновениях между русскими и греками, который чинит управу при всякой совершенной кривде («кто от руси или от грек створить криво, да оправляет то»[68]).
В ст. 2 договора 945 г. установлено еще новое ограничение для русских купцов: они могут «купити паволок лишь по 50 золотник». Такое стеснение в отношении приобретения паволок (не более чем на 50 золотых на каждого) находим в Византии и в отношении купцов других национальностей (например, в договоре с Болгарией 715 г.)
Летопись по Лаврентьевскому списку. С. 50. Договор напечатан в:
В рассказе императора Константина о путешествиях Руси в Царьград упоминаются указанный здесь остров Св. Еферия в устье Днепра и река Белая (см.:
Это и навело некоторых авторов на мысль, что весь договор 907 г. заимствован из этой 2-й статьи договора 945 г. последующим переписчиком летописи и вставлен им под 907 годом. Напротив, Владимирский-Буданов утверждает, что эта статья есть не что иное, как повторение договора 907 года (Хрестоматия по истории русского права. Т. I. С. 12).
