target="_blank" rel="nofollow" href="#note_9" type="note">9. Михельсон бросился целоваться.
– Поздравляю! – кричал Михельсон. – Вы умотали его! Он обессилел – и изловлен! Своими же!
– Как изловлен? – недовольно отстранился Аркаша. – Я хотел бы поймать его в честном бою.
– Честные рубли за его голову – они не менее честны, чем ваш бой, – возразил Михельсон.
– Не так же ли радовались первосвященники, выгодно пристраивая свои тридцать сребреников? – усмехнулся Аркаша.
Михельсон не ответил, но предложил Аркаше еду и коня.
Еду Аркаша принял, от коня отказался.
– Почему же вы не берёте коня? – спросил Михельсон.
– Сие не можно, Чертородица не велит, – прогнусавил Аркаша. – Сделайте мне лучше деревянную лошадку – вот из этой хворостинки или из другой какой.
– Тьфу, – сплюнул Михельсон при слове «Чертородица», но отдал необходимые указания.
И тут же местный умелец по прозванию Полотнянщиков выточил им деревянную лошадку. На этой деревянной лошадке с нечастыми остановками, во время которых лошадка отдыхала, а хозяин её прогуливался под виселицами по свежевскопанным грядкам, Аркаша доскакал к декабрю до самой Москвы.
В Москве благодаря своей благородной внешности, манерам и связям он сумел быстро добиться свидания с Пугачёвым, заключённым в старой долговой тюрьме.
– Здоровьица тебе, государь, – пожелал Аркаша, преклоняя колени.
– Здравия желаю, ваше киндервудство, – радушно отвечал Пугачёв.
– Ну вот, государь, свиделись, – сказал Аркаша, опускаясь на топчан рядом с закованным в кандалы самозванцем.
– Да уж и не говорите, ваше киндервудство, ещё как свиделись, – радостно подтвердил Пугачёв.
– Европа, государь, тебе премного кланяется и желает знать о тебе всё. Ласково ли здесь с тобой обращаются? Предупредительны ли слуги? Нет ли недостатка в бургундских винах?
– Передайте, ваше киндервудство, нашим прусским и датским кузенам, что всем мы довольны, что щедра земля российская на ласки да угощения, и что мы и супруга наша любимая, Екатерина, ждём их в гости по весне али к лету, как грязь подсохнет.
– Мели, Емеля, – усмехнулся Аркаша, – мели, мели.
– А что мелить-то? Сам знаешь, предали меня те, кого приблизил более всех, посадили в клеть, как тигра какого, да измучили так, что на всём теле теперь живого места нет.
– Ну так показывай, где у тебя самая больная рана, – оживился Аркаша.
– Душа моя – главная моя рана, добрый мой господин, – лукаво отвечал Пугачёв.
– А есть ли у тебя душа, изверг? – спросил Аркаша, положив руку на злодейское колено.
– Как не быть? Есть, – отвечал Пугачёв, кладя руку поверх Аркашиной. – Только душа, она – выше.
– Давай, мошенник, показывай свою рану, – потребовал Аркаша, поднимаясь и подходя к сидящему
