Резко вскакиваю с кровати, лежавшей до этого момента звездочкой, свесив голову вниз, практически доставая пола, смотрю на подруг. Вернее сказать, именно так: «подруг». В нашем интернате нет того, кого можно посчитать роднее отца или матери. Всё готовы перегрызть глотку ради чёрствого куска хлеба, избить до полу смерти ради простой булочки с вареньем. Странная ассоциация для такого места, но ничего не поделаешь. Мы здесь все голодаем.
Тонкие пальцы скидывают с плеча тусклый блондинистый локон, Элла смеётся хриплым вороньим смехом. Да, алкоголь ее до добра никогда не доведет, как и самокрутки, изготовленные самими мальчишками, украденные самой лично. Бледно-голубые глаза посмотрели на меня с долей омерзения, спрятанные под маской доброты, обветренные губы зашевелились:
– Конечно, я не предлагаю переспать с нашими пацанами, – она ухмыльнулась, – не хочется, чтобы моя дорогая Рози заболела СПИДом или сифилисом.
– Тогда что? – нахмурившись, слезла с кровати. Ноги сразу заледенели, не желая в данный момент заболевать, прошла к практически развалившемуся комоду, открыла свой ящик, достала носки.
Живя на первом этаже в старом здании, построенного еще в восьмидесятые годы, все мы, кто живет здесь, может замерзнуть даже в летнюю погоду. Стены прогревались лишь со стороны улицы, дальше тепло не проходило, доски были старые, скрипучие, от них мог проскальзывать холод подвала, находящегося под нами. Никто же не захочет выделять деньги на ремонт детского дома, который давным-давно необходимо закрыть и расселить нас по разным интернатам.
Вставшая всеми любимая и не любимая рыжая бестия, Ирма, подошла ко мне. Взяв меня за плечи, вдавив прямо в меня свои отращённые ногти, развернув к себе лицом, выдохнула запахом перегара:
– Сегодня у одной из воспиток днюха, все нажрутся как свиньи, устроят вписку, в этот момент мы все, кто может, выберемся на свободу и зажжем по полной программе!
– А как же охранники? – резонный вопрос.
– Твою мать, – гаркнула словно ворона Элла, вставая с пола и подходя к нам. – У нас охранников то нормальных нет, защищающих нашу территорию так, как свое имение в штанах. Хотя… они вообще его не охраняют, трахаются с воспитками каждый раз, когда те приходят на ночную смену.
Дурдом. Живя в мире похоти и разврата окружавший меня с самых маленьких лет, как сюда попала, он никак не может дать простого покоя в мои семнадцать лет. Видя то, как все воспитательницы изменяют своим мужьям с охраной или же другими работниками персонала, приезжавших сюда каждое утро, то наших девушек, живущих под одной крышей, устраивавших с разными парнями оргии, мне не чему удивляться в том, что задали такое порочное действие.
Я одна осталась непорочной в этом кругу ада…
Мне много раз предлагали это дело, подкупая деньгами, задаривая подарками, которых так таковыми не назовешь, все хотели попробовать мое тело на вкус. Но видя выражение лиц всех дарителей, замечая в их глазах только гадкие и порочные мысли, следя за каждым движением, чувствуя всем сердцем как те представляют меня обнаженной… нет, еще раз нет!
– Я не могу. – попыталась отвертеться. – Мне только семнадцать исполнилось и…
– Черт, – чертыхнулась бестия, – в нашем интернате давно все бабы не целки, все прошли через это взросление в этом гадком мире! Так что ты тоже должна это сделать.
Интернат, детский дом – все одинаково. Может в одном больше послаблений, в другом жесткие меры наказания, как у нас, но это не такой дом, где живут любящие семьи с детьми и собакой. Тут такого никто не может себе позволить, даже я, даже они.
– Помнишь Рамону? – кивнув на этот вопрос, заданный Эллой, та моментально усмехнулась. – Так вот, она уже порвана…
– Ей всего четырнадцать!
– И что? – отойдя в сторону, к раковине с зеркалом, взяла расческу. Расчесывая свои спутанные от косы волосы, продолжили. – Джером ей такие лестные слова наплел, у-у-у, теперь ходит как влюбленная дурочка, витающая в таких мыслях: «О боже, Джером меня любит, любит! Он меня позовет замуж и будет любить всю жизнь!».
Джером – самый старший ребенок из всех нас, ему через неделю восемнадцать. В свое день рождения он должен покинуть это место, находя другое место жилья, начав зарабатывать на жизнь. В интернате он докатился до такой славы, как бабник. Вытатуированный, набитый пирсингом бабник, любящий получать женскую ласку. Практически все девушки попадают под его чары красоты и силы, особенно те, кто находились за воротами. Проходили мимо нашего забора, заглядывались на красивое тело, давали номера мобильных телефонов и просили перезвонить.
Я не имею право осуждать людей, говорить о том, какой правильный путь выбрать для счастливой жизни, поэтому… Джером хоть и ведет себя таким вот образом жизни, заглядываясь на каждую красивую девушку, запираясь у себя в комнате. Он просто одинокий человек, которому некуда деться и к
