разбросав себя гроздьями, развалились виноградные гроздья, мерцая сочной влагой.
Жужа, как мартышка, выхватила банан, мило похабничая. Фира Самуэйловна подносила кофейные коктейли и грог. Чёрная вдова ела мороженое кипарисовой ложечкой. Бархатный кошачий язычок слизывал сливки.
Андрей дернул коньячную стопку. Сочно хрустнул сахарным лимоном. Показывая кислую физиономию Лейле.
На её золотых часиках время подкатилось к полуночи. Бобу Марковича проводили в душевую. На стол легла бирюзовая скатерть и побежала волной. Из кухни доносился голос неугомонной Лейлы. Позёвывала Жужа.
– Будут вызывать духов.
Духи уже толпились за спиной и наступали друг другу на тапочки. Боба, вернувшись из душевой, сделал «дринк» и погрузил упитанный зад в кресло.
Еврей Вася стрельнул сигарету и исчез на балконе.
Лейла медитировала, настраивая себя.
Вдова теребила безделушки на руках, сверкая перламутром. Чёрное платье отливало уверенной торжественностью.
Жужа грызла гранат, подтачивая мышиными зубками пурпурные сердечки зёрнышек.
– Нервничает перед свиданием. Не лишена сентиментальности.
Супруг вдовы, Борис Львович, ушедший безвременно, оставил после себя шикарную уютную обстановку, пару тройку машин и прочие житейские мелочи, о которых не успел распорядиться по сотовому телефону. Эмма Рафаиловна желала выяснения деталей. Она гипнотизировала глазами Лейлу и натянуто улыбалась, мелькнув деликатно язычком. Лица присутствовавших, наполненные глубиной откровения, как бокалы в первый тост, поблескивали испариной легкого алкоголя. Покатилась скользкая капля пота…
Лейла приступила к церемонии. Используя способ Агриппы и опираясь на собственное «я», не разделяя мнения Овидия. Погружая в гипнабельный сон, который превращал комнату в бирюзовую лужайку. Ресница Жужи хлопнула крылом, как бабочка, и застыла. Андрей коснулся её рукой. И сам ступил на зелёный бархат… он увидел… искупанные росой, влажные травинки высовывали взъерошенные головы из-под большого листа подорожника. Сияли чистотой неба упругие капли, зависающие пузатой букашкой на сочно-серебряном шатающемся стебле…. Испугавшись чего-то, быстро нырнули в траву, затаившись. Заблестела поляна в дрожащем сиянии, будто слеза прокатилась по ней, сорвавшаяся украдкой, упала и разбилась, разлетевшись на брызги. И застыла…
А жёлтые одуванчики тут же проросли в воспоминании. Изумрудный луг детства, усыпанный золотыми дождинками цветов. Облака подбросили лёгкости тумана. Засиял зеркальный пруд. И глупая утка шумно бросила в зыбкую воду своё тело. Разбудила сонные мысли неба, отражающиеся в воде осколками.
Вышли призраки, как первые тени. Словно, из глубины царства Аида – памяти. Они пришли напиться горячего молока детства из бирюзовой лужайки, где у каждого зацветает она янтарным сиянием. Вытягивая из подсознания живые нервы нейронов.
Как
