еще. Просидел почти до вечера, и ведь даже не подозревал ни о чем. А тут в кустики по нужде хотел… Подошел к ивняку – а она там на берегу. Жуть-то какая…
– Во сколько это было?
– Да, считай, в начале пятого, наверное, может, в четыре.
– Вы не пытались ее вытащить из воды?
Мужичок помотал головой, как отгоняющая слепней лошадь. По его испуганному лицу было видно – он и близко к трупу не подходил.
– Нет, что вы…Тут же сразу видно было – мертвая она совсем. Синяя же…
– Понятно, – протянул я. – А раньше ее не встречали?
Мужичок хмыкнул и как-то странно оскалился, обнажая ряд гнилых зубов. Улыбка, впрочем, быстро с его лица сползла, превратившись в жалобную гримасу.
– Так, это… я ж в лицо-то ее не видел. Мало ли кто тут ходит? Молодежи тут ошивается…
– Почему?
– Так пляж же вон там, – мужчина махнул рукой в сторону спуска. – А сюда тоже ходят. Тут отмель и песочек есть, не везде камыш. Если компания небольшая, так они на этом пятачке поместятся. Опять же дискотека тут через дорогу и бар недалеко.
– Вам надо будет еще следователю показания дать, – произнес я. – Пойдемте, я вас провожу.
– Хорошо, – согласился мужичок, – да и стульчик свой заберу.
Мы направились к прокурорше и Жоре. Подтолкнув оробевшего рыбачка поближе к народной власти, я сказал:
– Это вот свидетель Михаил Табашников, он труп нашел.
Жора, чей монолог я прервал, недовольно покосился на свидетеля и закончил:
– …на левом предплечье рваные раны, оставленные, по всей вероятности, зубами животного, возможно, крупной собаки.
– А следы давние? – спросила неприятная следовательница.
– Прижизненные, полученные, вероятно, незадолго до смерти, – пожал плечами Жора. – Я бы сказал – перед самой смертью.
– А приблизительное время? Когда ее убили?
– Ну, милая, кто ж вам так сразу скажет… На глазок – между двенадцатью и четырьмя утра.
– Я вам не милая, – отрезала дама. – Значит, между двенадцатью и четырьмя утра?
– Ну, тогда я вам тоже не святой дух, – обиделся Жора. – Милости прошу в морг, там и узнаете все подробности. Жмурка в холодной воде пролежала ночь и полдня. Я в причине смерти-то не уверен, а вы у меня время спрашиваете… Сталина на вас нет…
Мне на мгновение стало весело. Когда Жора, коему не исполнилось еще и сорока, поминал Сталина, это выражало крайнюю степень его раздражения. Сейчас он замкнется и перестанет пояснять противной следовательнице все, что успел увидеть. Его заключение она увидит в самую последнюю очередь, как бы ни наседала и ни уговаривала. На все случаи жизни у Жоры была универсальная отговорка: вас тут много, а я у себя один. В любом случае перемена Жориного настроения ничем хорошим не закончилась бы ни для следствия, ни для оперов, которые тоже были в этом заинтересованы. Поэтому
