в тюрьму, а оттуда на эшафот?
– Мне нечего бояться! Она вертит стариком герцогом как хочет. Отвергнуть ее – вот что опасно.
– А я думала, Филипп, что ты любишь… другую.
– Так и есть, только эта «другая», как ты выразилась, не обращает на меня внимания, словно меня не существует. Она не удостаивает меня даже взглядом…
Это было произнесено с такой горечью, что Аврора успокоилась.
– Тогда зачем тебе эта женщина?
– Затем, что я хочу оставаться здесь, а это было бы невозможно, если бы я ее оттолкнул. Она вьет из старикашки Эрнста Августа веревки. Меня мигом разжалуют и прогонят, и я больше никогда не увижу ту, которую…
– Ты избрал странный способ отвоевать твою любовь. Если это продолжится, ты внушишь ей ужас. Если уже не внушил…
– Ты так считаешь?
– Я ничего не знаю. Да, во дворце она со мной очень мила, но она ничем со мной не делится…
– С кем же она откровенна?
– Возможно, с Элеонорой фон Кнезебек, своей фрейлиной. Та от нее не отходит, но я с ней почти незнакома. Она такая же скрытная и молчаливая, как ее госпожа.
– Почему бы тебе не попытаться с ней поговорить? Вдруг ты узнаешь, что думает обо мне ее госпожа, дошла ли до нее история с диваном…
– Этот двор так отравлен злобой и сплетнями, что она наверняка что-то слышала. Не удивлюсь, если до ее сведения все это довели раньше, чем до сведения герцогини…
Так оно и было. В Ганновере были известны все подробности несостоявшейся целльской свадьбы, и у Софии Доротеи было слишком много врагов, чтобы держать ее в неведении о произошедшем. Первой не выдержала, конечно же, сестрица «этой Платен» Катарина фон Буш, бывшая любовница Георга Людвига: ей доставило удовольствие живописать сценку на диване в записке – естественно, анонимной. А затем сама курфюрстина поспешила с жестоким наслаждением донести пикантную сплетню до сведения ненавистной «грязи под ногами».
Оставалось только удивляться, что об отношениях между «этой Платен» и графом Кенигсмарком Софии Доротее не нашептали раньше. Она страдала молча: оскорблена была не только ее любовь, но и представление о порядочности; если она и могла допустить, что Филипп от нее отвернулся – как-никак, после получения поддельного письма о разрыве минуло уже восемь лет! – для нее было непостижимо, как мог ее нежный возлюбленный польститься на такую фурию. Оставалось заключить, что он явился именно для того, чтобы отомстить, чтобы уязвить ее зрелищем своей страсти к другой, своей развращенностью!
Видя, как чахнет бедняжка, фрейлейн фон Кнезебек, очевидица ее бессонных ночей, потоков слез, приступов лихорадки, забеспокоилась и уже была не прочь поделиться с кем-нибудь своими тревогами. Авроре не составило труда встретиться с ней как будто случайно в дворцовом парке. Она решила не ходить вокруг да около, к тому же ей было жаль
