уже в который раз за долгую карьеру упёрся в табличку, но только сейчас ум углубился в бессмысленность этих буквосочетаний:
«Как любопытно, – сама собой промелькнула через ум мысль. – Почему-то обычно в официальных текстах сперва пишут должность, а потом ФИО. Словно должность первична, а социальная роль и определяет человека… Конечно, во многом так и есть… Но должно ли так быть?… Хотя в любом случае ни должность, ни ФИО ровным счётом ничего не говорят о сути человека. Не слова, а шифр. Не табличка, а ярлык. Всего лишь ярлык, которому уделили чуточку больше внимания и не поленились переименовать… Новая папка… Новая папка (2)…».
Бывает же так, что мысли сами приходят на ум. Если бы человек в полной мере был хозяином своего разума, он бы контролировал каждую мысль. Мозг бы тогда не пережёвывал без остановки жвачку внутреннего диалога, словно корова в поле, жующая, не останавливаясь. Но результат её жевания – молоко. А что результат обслюнявливания ментальной жвачки? Ментальный гастрит? Или ментальный аппендицит, если время от времени проглатывать этот бабблгам мыслей? Если бы человек в полной мере был хозяином своего разума, мозг не устраивал бы для самого себя этот мелодраматический моноспектакль с элементами порно-хоррора. Если освободить мозг от этой холостой работы, разум от скуки цепляется за любую табличку и реагирует на неё любой занятной мыслью.
Пётр отлично знал это. Потому не переживал о встрече с особой, августейшей в республиканском государстве. А просто скользил взглядом по знакомому коридору в поисках незнакомых мыслей. Вернувшись к той же табличке, он вновь поймал себя на неожиданных размышлениях:
«А почему, интересно, Владимир – это Вова или Володя, а Владислав – это Влад? – Пётр даже почувствовал, как его брови совершили пике к переносице. – Ведь оба имени про владение. Просто про разное… Кто вообще придумал эти сокращения?… А слова вообще?».
К счастью для Петра, эти его мысли оборвал скрип дверной ручки. «Могли бы и смазать, всё-таки кабинет президента» – пронеслось у него в голове. И уж лучше изумиться этой мысли, чем заплутать в дебрях филологической истории и этимологии.
В дверном проёме перед Петром застыл патриарх. Льющийся из кабинета солнечный свет очертил и подчеркнул его чрезмерный для духовного лица силуэт.
– Господи! Какое же ослепительное явление! – воскликнул Пётр, жмурясь от света и пытаясь разглядеть лицо патриарха.
– И тебе доброго дня, Пётр! – нисколько не добро ответил патриарх.
– Даже не станете поучать меня о недопустимости поминать имя Господа всуе?
– Нет. Мне польстила твоя недопустимая импульсивность.
– Пётр, мой дорогой криэйтор! – послышался голос президента. – Проходи скорее! Потом исповедуешься.
Не успел Пётр посторониться, как патриарх мягко, но неучтиво отодвинул его с пути и вышел в коридор. Криэйтор проводил его взглядом и очередной залётной мыслью:
«Не слишком ли он заботится о своём убранстве для того, кто служит Всевышнему? Разве человека, ориентированного на высшее и потустороннее, может так волновать низшее и мирское: пышные одежды, роскошные кресты, торжественные жезлы, все эти культово-оккультные фенечки и… как это там у них называется… Кокошники?… Да любой отшельник в тибетских горах, грязный, тощий и вонючий, ближе к Богу, чем любые духовные сановники. Тамошние аскеты ушли от жизни и пришли к Богу… каким бы они его ни видели. А наше духовенство карабкается вверх по службе, отдаляясь от неба. Видать, не в той стороне Бог. Или лестница не та: карьерная вместо иаковой».
Считается, что нет ничего быстрее скорости света. Но ей может дать фору скорость мысли. Всё это пронеслось в голове Петра, не успел патриарх сделать и пары шагов в сторону, а президент повторить своё приглашение. Пронеслось не столько вербально, сколько реминисцентно. Мимолётно, но не бесследно. Каждая такая мысль оставляет свой след. По нему опытный следопыт выслеживает юркие инсайты в дремучей чаще ярких осознаний.
– Добрый день, господин президент! – Пётр понимал, что заставлять ждать и повторять приглашение не стоит.
– Ты эти свои заокеанские замашки оставь нашим заклятым друзьям из Объединённых Кантонов Арменики! «Господин президент», – передразнил Петра его визави.
– Сорри… то есть прошу прощения… Добрый день, Владислав Владиславович! – поспешно поправился Пётр.
Затем мельком взглянул в большое зеркало, висящее за спиной президента и словно напоминающее, где ты, а где Он: ты – в дверном проёме президентского кабинета, а Он – в этом самом кабинете, в своём кабинете. В общем, все на своих местах.
Зеркало в ответ взглянуло на Петра его же пронзительными глазами. Не молодое и не старое, скорее, зрелое, но свежее лицо. Длинные чёрные волосы. Конечно же, крашенные. Седеть они начали ещё в универе. Традиционно яркий костюм: фиолетовый приталенный пиджак, узкие брюки в
