что наши люди смогут отличить подлинное от наносного и разберутся, что на самом деле представляет собой каждый из кандидатов и кто из них действительно способен защитить нашу страну от грозящей катастрофы…
Она трещала дальше, но я уже не слушала.
Заболела и закружилась голова. Он сошел с ума! Бросилась к телефону – и городской, и мобильник прочно заняты. Сошел с ума! Невидящими глазами я смотрела на экран, на котором уже грохотали какие-то бульдозеры.
Он сглупил, это понятно. Кратковременное помутнение рассудка. Ничем другим нельзя объяснить такой шаг. Добьется интереса правоохранительных органов, если не чего-то похуже. Добьется, что и его кости, и кости его предков да двадцатого колена тщательно перемоют и так же тщательно смешают с грязью. Добьется, что вытащат на свет и мою тайну, мой вечный страх, мою вечную вину, которые я считала похороненными навсегда.
Вечер прошел сумбурно. Телефоны Антона по-прежнему раздражительно отвечали короткими гудками – занято!; телевизор я просто боялась включать. Боялась я и телефонных звонков, которые могли уже сегодня раздаться здесь, у меня. Но старый телефонный аппарат в кухне на полочке молчал и весь вечер, и утром – готовя завтрак, я все время прислушивалась.
Вдруг из леса, как продолжение моих тревожных ожиданий, – отчаянный детский крик. Я уронила драник, который в тот момент переворачивала на сковородке, и бросилась к двери – на такой крик реагируешь мгновенно. Вихрем вылетая из дома, машинально схватила плоскорез, стоявший у крыльца, помчалась к калитке, той, что «за грибами». Краем глаза увидела, что за мной, опираясь на палку, заспешила бабушка.
От калитки до леса несколько десятков метров, и я сразу увидела троих детей. Девочка-подросток, девочка помладше и мальчик. Они продолжали кричать. Что их напугало? Бродячая собака? Пьяный хулиган?
Бледные испуганные лица, залитые слезами. Старшая девочка, согнувшись, держалась рукой за лодыжку, вопила:
– Змея! Меня укусила змея!
– Боюсь! Боюсь! – заходилась криком младшая.
Мальчик просто визжал.
Это была гадюка. Толстая. Головка непропорционально маленькая. Гадюка замерла на стволе поваленной сосенки, только раздвоенный язык шевелился. Я прицелилась, одним ударом плоскореза отрубила гадючью головку и сама чуть не закричала, когда обезглавленное тело змеи упруго заметалось, забрызгивая песок кровью.
Когда гадючья кровь капает на хлеб, говорит поверье, хлеб стонет. А песок безмолвен, что на него ни пролей. Он лишь потемнел, впитав в себя кровь гадюки. Я не боюсь пресмыкающихся до потери сознания, как некоторые дамы, но сейчас радужная дуга завертелась у меня перед глазами.
– Обопрись на меня, девочка. Не кричи! Все перестаньте кричать! Змеи больше нет. Не кричите, я сказала!
Но дети кричали. Бабушка уже почти бежала к нам. Я испугалась, что она неминуемо упадет и, не дай бог, сломает шейку бедра. К счастью,
