моего адреса, Джон ничего обо мне не знал, а мужчинам так обычно нравилось. Они чувствовали себя поверженными и опустошёнными, когда им в сердце западала девушка-загадка. В них просыпался дикий ненасытный, почти граничащий с отчаяньем, инстинкт. Они были готовы рвать и метать только бы поймать свою добычу и разделаться с ней на своё усмотрение. Неужели представителю дворянского рода, воспитанному образованному человеку, придёт в голову меня глодать, но именно такие самые распущенные баловни судьбы испорчены богатством, положением и властью.
Я очутилась на незнакомой и шумной улице и неожиданно закружилась в толпе перевозбуждённых и визжащих людей навеселе и при полном параде. Они гудели, как пчелиный рой. «Что это? – спрашивала я. – Кто все эти люди? И почему они так странно одеты?» Женщины в открытых и коротких платьях, а мужчины вместо классических пиджаков и брюк из солидных тканей в расстёгнутых измятых рубашках и штанах из жёсткого и непонятного на вид материала, смахивающего на тот дешёвый штоф, из которого шили рабочею одежду для фермеров. Эти чудаки в обличье чужеземцев вели себя раскованно, непринуждённо и как один глядели на меня в упор, пронзительно сверкающими взглядами. Они вели себя вызывающе, как не подобало в нашем скромном пуританском обществе.
Из этого разгорячённого сборища ротозеев чей-то голос на языке рабочего класса донёс моим чувствительным ушам одну диковинную фразу: «Посмотрите-ка на эту гостью из прошлого», после чего воздух содрогнулся от режущего хохота уличной толпы. Мой внешний вид их так обескуражил, что они не знали куда деться и не верили своим глазами. Одни бесстыдно тыкали в меня пальцами и ржали, как лошади, а другие, нахмурившись, косились исподлобья. По выражению их красных перепитых лиц можно было сказать, что это только я стояла в замешательстве, сконфузившись. Мне хотелось подойти и разглядеть их ближе и даже потрогать, но от мысли, а что, если они этот мой жест ошибочно сочтут за дерзость и станут вести себя по-варварски, я резко повернулась затылком к растлившему свои души ночной жизнью обществу и с умным видом смотрела в ускользающую вдаль тёмную подворотню под красным арочным сводом из кирпича. Вопреки нескончаемому шуму, я обвила глазами тишину противоположной улицы, какою и запомнилась мне эта долгая прекрасная незабываемая ночь, и быстро пошагала прочь от всего того бесчинства, творившегося за моей спиной.
Теперь я чувствовала себя дома, на родной земле: горящие фонарики и их скромные тени на брусчатке, крепкие сплошные фасады домов, погрузившиеся в сон, и больше никакого ослепляющего света, и ни одного разрисованного здания со вздрагивающими от громкой музыки стенами. «Значит, вот каким будет Олд-Пардингем через сотню с лишним лет», – пробубнила я себе под нос, вспомнив световые приборы и яркие плакаты, похожие на наши скромные афиши. «Люди потеряют веру в Бога, – ужаснулась я. – Они падут так низко, а их души станут убогими. Не будет ни стыда, ни совести. Исчезнет нравственность. Какой кошмар!»
