сперматозоидов.
Рипсик улыбнулась.
– По-моему, вопрос не столько в природе, сколько в менталитете. Гамбургские улицы, во всяком случае, показывают, что немки своей внешностью занимаются мало. Не пользуются кремами, не красят глаза. Словно они и не женщины вовсе, а существа среднего рода…
– Точно такое же впечатление у меня, – согласился я. – Кстати, я не видел ни одной юбки. Сплошные джинсы и прочие штаны.
– И плоская обувь. Ни одной пары высоких каблуков.
Несмотря на дюжину прожитых вместе лет, Рипсик до сих пор умудряется удивлять меня своими наблюдениями. Конечно, я, как всякий мужчина, разглядываю женщин, в том числе и их голени, но изучать обувь, которую они носят, мне до сих пор в голову не приходило.
– Этого я не заметил, – признался я честно. – На фасон обуви я обращаю внимание только тогда, когда женщина сидит напротив, демонстративно закинув ногу за ногу.
– Я рассматривала специально, я ведь говорила тебе, что собираюсь купить в Германии приличную обувь. В свое время я привезла из ГДР прекрасные туфли, носила их много лет. Но теперь я засомневалась, что мне это удастся, какое-нибудь плоское уродство мне ни к чему. Конечно, обувь на высоких каблуках не слишком комфортна, в юности мне понадобилось немало времени, чтобы к ней привыкнуть, но ничего не поделаешь, каблуки – залог женственности. Отказаться от них означает поставить на себе, как на женщине, крест.
Дверь открылась, и из тамбура в коридор вагона прошли еще двое или, скорее, трое пассажиров, супружеская пара с ребенком в коляске. Мужчина был высокий, стройный блондин, истый викинг, как выражается Рипсик, а женщина маленькая, с восточными чертами лица и темноволосая, вьетнамка или таиландка. Они осмотрелись, увидели пустое купе, вошли в него и стали устраиваться. Мужчина был одет достаточно обыденно, в свитер и куртку, на женщине же был черный плащ, скинув его, она осталась в темном джемпере, который очень ей шел. Волосы ее были недавно вымыты и уложены феном, лицо напудрено, глаза подкрашены. Они уселись, муж сразу развернул газету, а жена занялась ребенком: вынула его из коляски, посадила на колени, расстегнула комбинезон, стала что-то нашептывать, показывая на проносившийся за окном пейзаж. Она была красивая и счастливая.
Я тронул Рипсик за руку и заговорщически кивнул в сторону новых соседей. Рипсик усмехнулась, придвинулась поближе и прошептала:
– Вот и ответ на твой вопрос насчет способа, которым немцы размножаются. С помощью азиаток.
Первая глава
– Мы, немцы, несчастный народ, – сказал Арнгейм, – мы не только живем в сердце Европы, мы и страдаем, как умеет страдать только сердце.
«Томас Манн Хаус» расположился, как принято говорить, в живописном месте, на берегу озера В. в получасе езды на S-бане от центра Берлина. Это было солидное трехэтажное каменное здание, почти замок, если брать в расчет его архитектурные украшения, башни, террасы и Амура с Психеей, слившихся в самозабвенном объятье над парадным входом. Виллу эту в конце девятнадцатого столетия выстроил некий негоциант, состояние которого улетучилось во время инфляции двадцатых годов прошлого века, а дом перешел к другому владельцу. Тот, будучи представителем древнего и уже к тем временам немало выстрадавшего еврейского народа, через пару десятилетий, как нетрудно догадаться, улетучился уже сам, в прямом смысле слова, вместе со всей своей семьей вознесшись сквозь трубу крематория в холодное равнодушное небо, спокойно взирающее на все творящиеся под ним свинства. Так что к концу Второй мировой войны вилла осталась без хозяина и даже без наследников – редкий случай в капиталистическом обществе, где всегда находится кто-то, претендующий даже на самую жалкую лачугу, если в той прошло детство его двоюродного дедушки. Но именно благодаря такой «исторической аномалии» дом оказался во владении Общества Томаса Манна. Объединение со столь звучным именем создали в последние месяцы войны в одном из бомбоубежищ Берлина то ли от скуки, то ли из экзистенциалистического желания в последние мгновения хоть как-то себя увековечить. Когда канонада стихла, члены Общества вылезли на свет божий, огляделись, узрели отечество в руинах и поняли, что лишь неустанная гуманитарная деятельность может спасти немецкую нацию от кажущейся неизбежной гибели. Время благоприятствовало исповеданию идеалов, и отцы города подарили дом Обществу; к счастью, он оказался в западной зоне. Во время «холодной войны» «Томас Манн Хаус» – не исключено, что при поддержке или, по крайней мере, с ведома ЦРУ – стал любимым местом встреч интеллигентов двух мировых систем, а после капитуляции одной, или вернее, другой стороны, вилле нашли новое применение: она превратилась в гостиницу для жертв тоталитаризма – писателей из бывшего Советского Союза и прочих социалистических стран. Так сюда попали и мы с Рипсик.
Было уже темно, когда мы вышли из туннеля вокзала В. на маленькую площадь, которую обрамляли одноэтажные павильоны: ресторан,
