Ах да... Причем явно уголовная публика. И он это знает. Я это знаю. Другие замы знают – и Осецкий, и Цыкин.
– Но тащит? – улыбнулась Катя.
– Да! – подтвердил Апыхтин. – Еще как тащит!
– Может, он таким образом предлагает вам «крышу»?
– Есть у нас «крыша»! Наша «крыша» – самая крутая в городе!
– Чем же она так хороша?
– А тем, что надежная. Да, мы платим Кандаурову, но зато живем спокойно. Как только возникает какой-нибудь качок, я сразу отправляю его к Кандаурову – решайте, ребята, свои проблемы без меня. И все. Больше качок не появляется.
– Нигде? – Катя сидела все так же, подперев кулачком щеку и следя за тем, чтобы Апыхтин все-таки съел яичницу.
– Может, где и появляется, может, уже нигде... Зачем мне об этом думать? Я плачу деньги. Вовка! – крикнул Апыхтин, повернувшись к двери. – Быстро к ноге!
Долгое время в комнате стояла тишина, потом послышались какие-то невнятные шорохи, вздохи, шаги, и наконец в дверях возникла заспанная физиономия сына.
– Ну? – сказал он.
– Через неделю едем на Кипр.
– Знаю.
– Ты готов?
– Ну.
– Есть что надеть, обуть?
– Есть.
– Литературу почитал, историю, географию, карту острова изучил? Знаешь, где находится бухта, из которой Афродита вышла?
– Из пены она вышла.
– Не из мыльной же пены! – заорал Апыхтин, теряя терпение.
– Из морской.
– Как называется главный город Кипра?
– Так и называется... Столица.
– Все! Сгинь. Нет больше моих сил заниматься твоим воспитанием! – Апыхтин беспомощно посмотрел на жену.
– Ты сегодня и так, по-моему, перенапрягся, – рассмеялась Катя. – Пожалей себя.
– Да ладно уж. – Апыхтин привлек к себе Катю, обнял мимолетно и встал.
В это время зазвонил телефон.
– Опять, наверно, Басаргин. Будешь говорить?
– Буду, – решительно сказал Апыхтин и прошел в комнату, откуда продолжали нестись звонки. – Да! – сказал он, подняв трубку. В его голосе явственно звучала властность, готовность говорить, но сквозило и недовольство, совсем немного, такое обычно бывает у большого начальника при разговоре с подчиненным. Не потому, что он и в самом деле чем-то недоволен, вовсе нет, просто эта вот еле заметная нотка сразу проясняла, высвечивала, кто из них главнее, кто руководитель, а кто маленько пониже.
Вовка благоразумно убрал звук в телевизоре, сам Апыхтин упал в кресло и, отвернувшись ото всех, глядя только в залитое утренним солнцем окно, продолжал разговор. Постепенно нотка недовольства исчезла, поскольку звонил вовсе не Басаргин, а другой его заместитель, Осецкий, и звонил по делу, которое Апыхтину было интересно. Теперь его начальственное положение определялось краткостью, немногословностью реплик.
– Да, – говорил он отрывисто. – Понял. И что же из этого следует? Ни в коем случае! Ну? Ну? Ну?
Конечно же, каждый понимает,
