шагом все выше сверкающие огнями небоскребы. В паре миль от берега они уже перегораживали светлеющее небо на треть. Но еще раньше начались нищие кварталы. Убогие хижины лепились друг к другу сплошной полосой. Казалось, что их построили прямо на свалке как временное укрытие, но всюду явственно проглядывали приметы долгой оседлой жизни. Железо, бывшее частью сооружений и успевшее проржаветь и поделиться ржавчиной с бумагой и пластиком. Канаты из полиэстирола, разлохматившиеся от тысяч высушенных на них предметов одежды. Втоптанные в грунт узких улочек крышки от бутылок, камни, осколки стекла, рыбья чешуя и ползущая по заплесневелым арыкам зловонная жижа. От дурного запаха кружилась голова, но и здесь жили люди. Они выглядывали из своих убежищ, протирали сонные глаза, сидели на крышах, испражнялись на стены собственных хижин и тут же поедали что-то, найденное чуть ли не под ногами. А кое-где над этим убожеством высились почти замки, правда, тоже выстроенные не из лучшего материала.
Едва заметное прикосновение к сумке, неслышный шелест за спиной заставили Джима резко развернуться и поймать воришку за руку. Мальчишка лет восьми или десяти – худой и оборванный словно чучело, изготовленное из сучьев и поношенной футболки, не успел или не смог забраться в сумку, и теперь покорно ждал, когда Джим переломит ему руку. Судя по ее легкой кривизне, подобное уже происходило. Джим отпустил тонкую кисть и уже собрался идти дальше, когда мальчишка изогнулся, словно вырвавшийся из рук котенок, и нанес стремительный удар. В лучах утреннего солнца вспыхнуло лезвие, но удар не достиг цели. Джим оказался быстрее. Он мог выбить нож из детской руки, но предпочел уклониться, пропустить стремительный взмах и лишь чуть-чуть подтолкнуть вращение худого умельца, хлопнув ладонью по обратной стороне детского кулака. Мальчишка не удержался на ногах, упал и закрыл голову руками. Нож загремел на камнях. Джим оглянулся. В проходах между халупами замерли с десяток подростков побольше и не менее полудюжины взрослых мужчин. В руках у них были колья и топоры. Джим медленно вытянул из-за пазухи пистолет, показал его сначала одним, потом другим, после чего достал из кармана серебряный и бросил его мальчишке, сопроводив это извиняющимся:
– Будь здоров, парень. Сегодня просто не твой день. Или наоборот.
Они шли за ним более мили. Держались в отдалении, не приближались ближе чем на полсотню ярдов, но и не отставали ни на ярд. С каждой улицей, с каждым переулком их становилось больше. Джим чувствовал их взгляды спиной и затылком так, как мог, наверное, почувствовать летящую в спину стрелу, но в этих взглядах не было ненависти, хотя она пропитывала вокруг все. Во взглядах, которые не отпускали незнакомца, была только безмерная усталость и как будто надежда – столь неутолимая, что Джиму начинало не хватать воздуха, и он с трудом сдерживался, чтобы не обернуться и не закричать идущим за ним – «Нет, я не ангел и не божий посланник! Я такой же как вы!»
Они остановились, когда он миновал последние дома и вышел на открытое пространство точно к лиловой арке. Осталось пройти
