в паре мест одежда. Но на такой случай в рюкзаке были иголка и разноцветные нитки.
И только тут до него дошло, что колесо могло раздавить его не до конца. А придавить, раздробив рёбра и зажав между деталями. И Второй ничем бы не смог ему помочь. А если бы он не услышал крика о помощи? Эта мысль породила новую волну паники, которая почти погасила предыдущую, оставив его рефлекторно подёргиваться.
Когда до него дошло, что можно было перелезть поверху или через сцепление, он ощутил дикое одиночество.
Дом, в котором узкие лестничные пролёты зачем-то была вынесены на наружную стену (как по таким взбираться в ветреный или дождливый день?) и который он считал очередным, оказался последним. Сразу за пригорком, на котором он стоял, начиналось поле с неопределёнными скукожившимися кустиками. Метров через триста поле заканчивалось каким-то упорядоченным подъёмом – там, видимо, загибалась дорога, охватывая город по периметру.
И НИ-КО-ГО вокруг. Ветер, то и дело меняющий направление, искажал все звуки. Да и как услышишь почти неслышные шаги Второго, который иногда встраивался в пейзаж настолько, что не воспринимался вообще, пока не начинал говорить или двигаться по-другому.
Ужасом появившееся чувство не было – обычный острый приступ одиночества, когда будешь рад любому живому существу, даже враждебному. И ведь не крикнешь, не позовёшь – неудобно как-то. Хотя Второй услышит, поймёт и лишь понимающе хмыкнет, неожиданно оказавшись за спиной.
Но стыдно себе всё равно будет.
И, рубя в себе страх, он заставил идти себя идти вперёд – когда-нибудь состав кончится, и Второй вновь окажется рядом. И всё станет как было.
С тем Пятый и пошёл, морщась, когда задубевшая от пота одежда прикасалась к ободранным местам. Но состав всё никак не кончался, а когда кончился, дорога опустилась в низину, и по бокам возникли склоны из песчаника. Былая бодрость при виде зелени и городских построек испарилась, и в голове вновь зазвучала унылая песенка из зудящих нот, бесконечно повторяемая в такт тяжёлым медленным шагам.
Его не мучало одиночество, перестали надоедать ссадины. То есть и мучало и надоедало, но всё это отошло куда-то на второй план, а первого плана не стало вообще. Однообразие пейзажа – лента дороги под ногами да песчаные склоны по бокам выдавливали всякую постороннюю мысль, поддерживая инерцию действия «идёшь – иди, встал – стой, лёг – тут и умри».
Так он и шёл, пока не поравнялся с бетонным столбом под провода для электрички, как сбоку сказали:
– Ветер стих. Слышишь?
Сколько времени Второй шёл рядом с ним, Пятый не заметил. Но его появление не было неожиданностью, то есть шёл рядом достаточно давно.
И действительно – ветер, наполнявший уши и подталкивающий в спину, неожиданно стих. Удушливая жара, скопившаяся в низине, навалилась на спутников. Пятому даже показалось, что мир схлопнулся вокруг них и ничего, кроме этой бесконечной низины, нет
