– сто шестьдесят километров – так не доберёшься. Сначала надо автобусом, потом электричкой, а автобус всего два раза в день. Какая Москва? Не наездишься. Живи – на снег смотри.
Дверь магазина приоткрылась, ровно настолько, чтобы пропустить человека. Морозостойкие бабушки у входа даже не повернулись – знали, отслеживали, кто вошёл, кто вышел. Этот – не покупатель – шатун-одиночка, пришлый. Хлеб, яйца, масло, макароны, тушёнка, бутылка водки – всё. На этот раз ошиблись.
Высокий, худой, нет… скорее, не худой – поджарый, со злым узким городским лицом, лет сорока пяти мужчина попросил взвесить три кило картошки. Пока застывшими руками доставали безмен, вешали картошку, он приценился к солёным огурцам, напиханным в трёхлитровую банку, квашеной капусте, замерзающей в мокром целлофановом пакете, сразу отложил связку из четырёх засохших вяленых лещей, которых Яковлевна пыталась продать аж с самого лета. Купил всё, не торгуясь. Загрузил в рюкзак. Бабушки подобострастно суетились, помогая, многозначительно переглядывались.
Мужчина с трудом перекинул рюкзак лямкой через плечо и, не спеша, стараясь не поскользнуться на утрамбованном снегу тропинки, заменившей этой зимой асфальтовый тротуар, направился вдоль домов в сторону Волги. Бабушки смотрели вслед, ждали, когда отойдёт, не терпелось обсудить удачный торговый день и выдвинуть свои предположения: к чему бы это чужаку закупать столько еды? То, что к пьянке, – понятно, но вот с кем пьянка-то? Может, женщина какая появилась? А то всё один да один… Может, новая, приезжая?
Не было у него никакой женщины. Вернее, была когда-то, но не сейчас.
Мужчина удалялся, бабушки судачили, поглядывая вслед, но вышла покурить продавщица Людка, встала на крыльце, зябко запахиваясь в меховую безрукавку, и всё внимание переключилось на неё. Как она после того раза? Ишь ты, даже не посмотрит – гордая. И синяк, смотри-ка, уже почти прошёл. Быстро…
Мужчина пропал из вида, свернул в проулок.
Двухэтажный дом барачного типа на три подъезда, скрипучая раздолбанная дверь, привязанная к ржавой пружине поверху. Обил снег с ног о ступеньки.
По лестнице, вдоль ярко синих стен, на второй этаж. Кнопка звонка на косяке.
Сначала в приоткрывшуюся щель с одиноким «мявом» вынесло кошку, торкнулась в ноги и, обогнув, поскакала по лестнице. Только после этого дверь окончательно распахнулась, являя одутловатую фигуру хозяина, – коренастый, невысокий, жидкие волосы россыпью, широкое лицо, мелкие глаза с хитринкой, кофта на пуговицах, чёрные штаны, не пойми какого покроя. Пахнуло затхлым и тёплым.
– Заходи.
– Не, не буду. Всё, как договаривались?
– Ты же знаешь, я сказал – не подведу. Растоплю, воды наношу, а уж дальше подбрасывать сами будете. К которому часу-то?
– Давай к четырём.
– Ладно. Уже топится. Может, пройдёшь?
– Нет, пойду, – протянул бутылку водки, что предусмотрительно держал за пазухой, – ты только это…
