свечение, перемежаясь с искрением. Я складываю крылья в сферу, закрывая голову и лапы и падаю, как сфероидный огненный метеор, росчерком вестника судьбы пересекая пылающий небосклон многострадальной планеты, только в этот раз – вестником беды…
Атмосфера забита пылью и дымом, кругом – сплошные тучи из пепла и почвы, поднятой в стратосферу термоядерными взрывами, да истошно искрит бронекожа от жесткой радиации! Мысль о том, что предстанет перед моим взором не дает покоя – неужели колыбель жизни сгорела дотла? Может быть ну хоть кто – то выжил? Увидим ли их? И наша троица прочертила темный небосклон мертвой планеты горящим треугольником, со мной во главе…
На высоте, где уже был воздух и можно опираться на крыло – с грохотом распахнулись гигантские крылья и три огромные тени понеслись на высоте, озирая кругом лишь запустение и смерть!
– Братья – летите на разведку, ищите жизнь, а я спускаюсь здесь! – и сложив крылья, заскользил вниз с шумом рассекая воздух!
Пробив с трудом низкие серо – свинцовые облака, вынырнул на низкой высоте, тормозя полет, затем сделал «кобру» и с грохотом упал на выступ скалы, теплой ещё от недавнего термоядерного взрыв, из туч лился дождь из слабой кислоты, которая не могла прожечь мою шкуру – броню, лишь раздраженно шипела…
– Надо попробывать на инфракрасном диапазоне… – подумал я и начал, закрыв глаза, настраивать его на многодиапазонный режим зрения. И снова раскрыв их, я не узнал местности, чья панораму разворачивалась передо мной! Кругом, куда ни кинь свой взгляд, простиралась равнина, как на Марсе – такого же ярко – красного цвета, с ярко – белыми пятнами воронок от ядерных взрывов, все выжжено, ничего нет, достойного внимания!
И вдруг, метрах в пяти, я услышал еле слышимый, сбивчивый шепот, нет – шепоток, который умолял меня – нет!…не улетай!…мы верили… – и тут шепот перешел на всхлипывающий, свербящий мозг, плачь…
Голос явно принадлежал совсем молодой особи женского рода или ребенку – …что ты придешь к нам на помощь! Наш император…только ты немного опоздал, нас уже убили! Всех… – и у моих лап в толстом слое пепла шевельнулось что – то несуразное…уже не похожее на человека, а просто на кусок грубого, обожженного мяса…
Я присмотрелся – боже мой, это же ребенок, вернее то, что осталось от него! Он плакал навзрыд, его кожа прямо на глазах сползала лоскутами с его тела, боли он видимо уже не чувствовал, пройдя болевой порог давно…Глаз у него не было – вместо них – свежий, кровоточащий, безобразный ожоговый рубец…
Его спина нервно мелко подрагивала – видно было, что даже прикосновение раскаленного воздуха причиняло ему неимоверную боль…и он плакал! У него не было самих глаз, но железы сохранились..И эта адская боль ребенка практически усиленная в сотни тысяч, нет сотни миллионов раз – резанула по моим нервам и мозгу! Держась лапами за виски, я шатаясь, зарычал от боли, которая стиснула меня безжалостными тисками,
