сдвинув брови к переносице. С неудовольствием отметила, что мужчина вновь перешёл на «вы».
– Я приняла единственно верное решение, но мне не дали его завершить!
– В смерти нет спасения, – сухо резюмировал Шлёма, – но как один выход из сложившейся ситуации, вполне рационален. Хотя, признаюсь, ваша жалкая попытка не произвела на меня впечатления.
– Что, простите? – дрогнул голос, даже ушам не поверила, услышав подобное заявление.
– Ну как же, – скучающе протянул Эпштейн. – Самоубийство таблетками, при этом обзвонить всех. Вы хотели привлечь внимание?
– Н-нет, – мотнула неуверенно головой. – Я… – замялась, потому что не находила отговорок.
– Что? – вскинул брови психотерапевт. – Когда собираются умереть – делают попытку более решительно. А вы? Выпили сомнительные пилюли, написали смс знакомым, обзвонили родственников. Вы хотели, чтобы вас спасли? – очередной вопрос, приправленный сарказмом, вывел из ступора.
– Нет! – теперь голос звучал уверенно и даже зло. – Я так поступила потому, что не хотела, чтобы меня первыми нашли дети. Я знала, что кто-то сорвется, и в этот момент надеялась, что Злата и Илья будут в школе. Как быстро действуют лекарства не знала. Поэтому импровизировала.
– Банально и неубедительно, – поморщился Эпштейн. – Халтура. В следующий раз прошу– больше экспрессии и решительности, чтобы у врачей не было шанса вас спасти, а мне не пришлось вести «дружеские» беседы с патологически не здоровой личностью.
– Вы издеваетесь?
– Нет, но и не хочу тратить время на трупы, – равнодушно пожал плечами психотерапевт.
– Так я вас не держу, – обиженно надула губы.
– Знаю, – апатично кивнул Шлёма. – Но меня вызвали, – констатировал факт, не больше. – Я обязан наблюдать за вами. Так что, немного посижу. – Хотя, проще упечь на принудительное лечение в клинику. Знаете, мне нравится эта мысль всё больше, – задумчивый тон напугал не на шутку.
Меня прошибло холодным потом, а потом по телу прокатился жар.
– Вы этого не сделаете! – категорически заявила и для убедительности мотнула головой.
– А кто помешает? – наигранно ровно огляделся Шлёма. – Я специалист высшей категории, моё мнение уважается в наших кругах. Любой суд, любая комиссия прислушается к заключению психотерапевта, который, к тому же, наблюдал вас до рецидива.
Поджала губы и с твердолобой решительностью уставилась на противоположную стену. Некоторое время молчала – был безмолвен и Эпштейн. Он, вообще, словно утратил интерес к происходящему.
– Вы жестоки, – обронила устало, когда осознала простую истину – Шлёма никогда не лгал, не прикидывался другим и не внушал ужаса. По сути, был единственным, кто смотрел как на человека. Был другом, как бы смешно ни звучало. И сейчас не собирался лебезить и упрашивать одуматься – давал выбор и был готов принять любой.
– Я реалист! – отрезал холодно мозгоправ. – Мне казалось, – сделал паузу, чуть подался назад, сложив
