Неувеселительно. Бесполезно. Дорого, и, как было установлено, просьб убавить звук прошлого за большие деньги не исполняют даже на самых странных вечеринках. Даже в самом настоящем Раю.
Можно надеяться на время, но время ничего не лечит. Время сохраняет. И это так. И мы бы искренне предпочли не слышать этих глупых мыслей друг друга через стены соседних комнат безымянных отелей, но проблема в том, что мы слишком хорошо знакомы с бесполезностью обоюдного существования. Я и рай. Рай и я. Только я знаю, что я здесь, и я есть. А рая нет. Я его выдумала и подарила себе на прошедший вчера день рождения. С тех часов мы не расстаемся друг с другом. Я и Рай. Рай и я.
xxx
– Я уеду, – сообщила я своему собеседнику, пытавшемуся съесть крем с десерта до того, как его сдует на отутюженную рубашку. У него была привычка носить рубашки до первых пятен. Потом он их выкидывал. Иногда жертвовал последователям узаконенной веры, если ему случалось встать рано утром в воскресенье и загрустить. Это было как-то отдалённо связано с детской аллергией на порошок, которая с возрастом прошла, но мутировала в фобию к химическим составам, которую он старательно вылечивал по последним пятницам месяца, летая на встречи с психоаналитиком. На самом деле он только делал вид, что желает продлить себе жизнь, увлекаясь здоровьем. По первым субботам каждого месяца он охотно питался пережаренным в масле фритюром и запивал всё это колой, а потом шёл в ванную комнату, где его флаконы с витаминами были расставлены по цвету, и накидывал себе целую горсть, чтобы ночью ему слаще спалось.
– Ты меня слышишь? – я хлопнула газетой по столу, но на него это не произвело никакого впечатления, потому что теперь его внимание привлекал стакан с водой, в котором он тщательно разводил какой-то пищевой краситель, ядовито-фиолетового цвета. Он судорожно взбалтывал окрашенную воду серебряной ложечкой, то и дело подставляя набирающую цвет жидкость к потерявшемуся в облаках солнцу, всё равно прищуривая взгляд. В меню ресторана его компот явно не значился. – Что это? – спросила я, сдаваясь.
– Калий.
– Смеёшься?
– Нет, – он залпом выпил полный стакан и уставился мимо меня куда-то вдаль. Я бы предпочла не нарушать его нирваны, наслаждаясь полноценной свободой одиночества в присутствии двух. Он до этого не раз впадал в анабиотические сны, но не от того, что ему продавали слишком много лекарств без рецепта – нам, по большому счёту, просто не о чем было говорить. Мы всё друг о друге знали, и не то, что бы в нас было что-то, что стоило кому-то обязательно знать или выучить. Знать в нас, кроме нашего имени, было при большом желании нечего. Мы были абсолютно скучны в своей болтовне из вежливости. С утра до вечера. Поэтому друг в друге мы, прежде всего, ценили тишину. Я помолчала ещё с полминуты, пока его неподвижность не начала меня раздражать.
– Это и есть побочные эффекты этой дряни, которую ты выпил?
– В смысле?
– Мутные
