света, в которых плясали ярко освещенные пылинки. Молчаливые люди, все так же не снимая масок, завели меня сюда и усадили на стул возле одного из двух письменных столов. За вторым какой-то хмурый дядька флегматично что-то печатал. Не могу с уверенностью сказать, был ли человек, вскоре занявший место хозяина стола, за которым сидел я, среди тех, кто обыскивал наш гаражный офис, но бисеринки пота, предательски видневшиеся под коротким ежиком волос, весьма красноречиво намекали на недавно снятую с головы маску. Покопавшись несколько минут в бумагах из принесенной с собой папки, он как-то резко захлопнул ее, отбросил на край стола и вопросительно уставился на меня.
– Скажите, Максим Сергеевич, а вы правда затеяли музей Сталина построить?
– Разве это не ясно видно из тех документов, которые вы изъяли? – спросил я, высокомерно вскинув бровь.
Мерные удары по клавишам из-за соседнего стола стали происходить гораздо реже – вопрос, видимо, показался интересен не только моему собеседнику.
– Ну зачем же вы так? – укоризненно покачал головой собеседник. – Может, я вам помочь хочу.
– Если так, то у вас весьма интересный способ оказывать помощь. Что нам инкриминируется?
Он коротко ответил:
– Возбуждение ненависти либо вражды. Двести восемьдесят вторая.
– Я так и думал.
– Я так и думал?! – Было заметно, что он едва сдерживается. – Да ты хоть понимаешь, что можешь легко загреметь за решетку? Вот скажи мне, с какой стати тебе, успешному дорогому юристу, приспичило бросить все и заняться этой авантюрой?
Я промолчал со спокойным видом: сценарий этого разговора был продуман мною заранее в мельчайших подробностях. Сейчас, например, после первого проявления чувств, мне следовало выждать, чтобы определить личное отношение моего интервьюера к данной теме. Ждать пришлось недолго.
– Пойми, Самохин, не дадут вам этого сделать. Время нынче не то…
Теперь все окончательно стало на свои места, и дальше мне можно было не опасаться.
– А может, пора его уже делать тем самым, а не сидеть и ждать, пока все само изменится? – все-таки не выдержал я.
– Разжигание розни – это не обвинение в махинациях. Это серьезно, – всплеснул он руками. – Тут откупиться не получится.
После этих слов на некоторое время воцарилось молчание. Мне уже было совершенно ясно, что наша возрастающая активность стала кому-то поперек горла и этот кто-то, используя столь устрашающие методы, решил наставить нас на путь истинный. Но вся соль состояла в том, что даже человек, призванный меня напугать, по всей видимости, оказался на моей стороне. Это было ясно как божий день. Собеседник явно не поддерживал тот приказ, который приходилось выполнять. Да и обвинить нас было действительно не в чем. Взвесив все за и против, я решился задать ему один вопрос, который должен был положить конец этой беседе.
– Вот знаете, что мне остается непонятным? Почему Ельцин-центр
