сыне Божий, – молилась мама, – спаси и сохрани сыночка моего родного, кровинушку мою ненаглядную, – и осеняла себя крестным знамением. – За что, за что такое наказание на дитё, на всю семью? Чем же мы прогневили бога, что он нас так наказал?
После этого Надя несколько раз пыталась поговорить с Гришкой Кочетковым, с Петькой Манниковым, с Танькой Малаховой, попросить их замолвить хоть словечко своим родным, которые в партизанах, чтобы они её папку с Данилкой не трогали.
– С ним же Даник, Данилка, – убеждала Надя. – А он маленький ещё, кроха совсем, несмышленыш. И такой хорошенький.
– Ага, сейчас! – за всех ответила Танька. – Думать раньше надо было. Кто раненых партизан, что у тёти Зои Пашковой хоронились, выдал немцам? Кто красноармейцев помогал ловить в прошлом году? А кто не спас семью Подольских, которую немцы сожгли в их собственной избе? Ни словечка не замолвил, а ведь там были не только взрослые, но и дети.
И ей, Надьке, крыть-то и нечем. Правда это, горькая-прегорькая правда.
А вот как жить дальше, как уберечь Данилку, как встречать наших, что будет с папкой – голова кругом.
…В конце сентября 1943 года папа въехал на подворье на телеге, запряжённой парой лошадей.
– Собирайтесь! – грозно потребовал он, и стал скидывать вещи в постельное покрывало, в домотканую скатерть, что расстелил на полу в передней хате.
– Это ещё куда собираться? – подскочила к папе мама. – Никуда мы не поедем! – глядя в глаза мужу, твёрдо произнесла она.
– Нет, не поедем! – поддержала маму и Надя.
Она держала на руках Данилку.
– Нам и тут… – но договорить не успела, как папа вырвал братика, взял на руки.
– Ну, что ж, – остановившись посреди хаты и прижимая сына к груди, папа окинул взглядом избу, – ну, что ж. Так тому и быть: я забираю сына, а вы оставайтесь. Гори оно всё ярким пламенем! – и выбежал во двор.
Следом за ним кинулась и мама, и Надя.
Папа усадил сына на телегу, а мама встала перед лошадьми, загораживая дорогу со двора.
– Не пущу! – она побледнела вся, сжала зубы, глядела исподлобья.
И столько в том взгляде было ненависти, столько силы и ещё чего-то, что Надька растерялась на мгновение, замерев посреди двора. Лишь прижимала руки да сильно-сильно закусила губы.
Очнулась от толчка.
Это бабушка Степанида.
Откуда она появилась – Надя не видела.
Лишь услышала:
– Изладься, хватай братика и беги! А я уж мамке твоей помогу.
Ещё Надя увидела, как папа ударил кулаком маму; увидела, как мама упала; и ещё успела увидеть, как бабушка Степанида уцепилась сзади в папу, повалила на землю.
И снова услышала бабушкин крик:
– Беги!
Надька ухватила Данилку, прижала к себе и кинулась с подворья.
Ей вслед неслось и мамино:
– Беги,
