была нам недлинна,снег отходил уже в апреле,
и коротка была весна,
пора туманного похмалья.
Навоз и сено в три скирды
там у рачитого соседа,
попьешь колодезной воды,
гуляй, каникульное лето.
Однажды забрела я в дом,
в котором жил забавный житель
на пару со своим котом.
Опишем странную обитель:
стол, стул, кровать возле окна
с горбатым согнутым торшером,
горящим среди бела дня
спиной к затянутым портьерам.
Из серых досок книжный шкаф
в углу казался грубоватым.
Хозяин подал чай из трав,
обвел всю обстановку взглядом:
«Второго стула в доме нет!» —
сказал и сел на край кровати,
достал коробку сигарет,
мурчащего кота погладил.
Мы пили с ним из кружек чай
с какой-то лабудою дикой,
и тут как будто невзначай
он с полки снял смешную книгу.
Машинописные листы
в зеленом твердом переплете.
Он посмотрел из темноты:
«Ну вот, – сказал, – потом прочтете.»
Мы говорили о делах
и о природе говорили,
о летнем поле в ковылях,
его животворящей силе.
Обычный легкий разговор
летал в той комнате приятно.
Я вышла в сумерках во двор,
брела дорогою обратно.
Та книжица на сто страниц
стихов – как это оказалось —
поведала про много лиц
и в тот же вечер прочиталась.
Стихов в ней нету проходных,
в ней отразилась вся эпоха
в веселых строчках озорных,
скупых от выдоха до вдоха.
Средь современников чужак,
вот так и должен жить писатель,
бродить в некошеных полях,
веселый травник, собиратель
людей, пейзажей, света, тьмы,
росы на башмаках и пыли —
всего, чем жили в мире мы,
когда на этом свете жили.
«Человек в процессе переучки…»
Человек в процессе переучки
смотрит телевизор черно-белый,
он уверен, как собака в случке,
в счастье без конца и без предела.
У него работа и зарплата,
отпуск в виде южного курорта,
в белом телевизоре – эстрада,
в черном телевизоре – погода.
Он не рвет, не мечет свиньям бисер,
женщина сошьет ему одежду
с помощью машинки типа «Зингер»,
пиджака с халатом вперемежку.
Жертву домостроя и горячек,
он ее сажает на колени,
он ее не бросит, пусть не плачет
о российских женщин положенье.
«Я из таких-сяких окраин…»
Я из таких-сяких окраин,
где каждый сам в себя запаян
от молодых своих волос,
от духа луковых хинкали,
от навороченной морали —
всей этой жизни под откос.
Там
