жизни.
Он даже не помнил, скольких человек убил – двоих или троих, – и скольких ранил. А может, это была защитная реакция организма, и завтра воспоминания нахлынут с такой силой, что он будет блевать не хуже своих товарищей…
Пока же кадет хотел только одного: вымыться. Он и в Париже плохо переносил вечное отсутствие воды, что уж говорить о том слое пота и пыли, которым он покрылся в ходе боя?
Конечно, по уставу нужно было получить разрешение лейтенанта, но того нигде не оказалось; тогда Жак, поспешно стащив казавшуюся пудовой, разогретую от боя кирасу, предупредил де Террида и отправился на побережье.
Море он любил ещё со времён своего обучения в Нанте, а потому быстрым шагом поспешил к скалам. Ещё накануне, только прибыв в лагерь, поставив палатку и поручив уставшего коня слугам, юноша принялся изучать окрестности, пользуясь всеобщей неразберихой и довольно продолжительной отлучкой лейтенанта. Конечно, территорию всего лагеря он обойти не успел, да и незачем было, однако всё-таки успел приметить множество укромных бухточек в скалах со стороны дамбы. Да и сама дамба надёжно защищала местность от возможных выстрелов с крепостных стен, что обещало вполне безопасное купание.
В одной из таких бухт Жак разделся и, припрятав одежду со шпагой между камней, торопливо вошёл в воду. Даже не думая, холодна она или нет, потому что желание вымыться к тому времени стало просто нестерпимым. Да и к тому же времени у него было совсем мало, потому что его отсутствие в лагере могли заметить в любую минуту. И неизвестно, как д’Артаньян воспримет эту его самовольную отлучку, а портить такое хрупкое перемирие с гасконцем хотелось меньше всего.
Как и ожидалось, вода, нагретая солнцем, была не просто тёплой, а по-настоящему парной. Молодой человек несколько раз окунулся с головой и, постанывая от наслаждения, смыл с себя грязь, усталость и все возможные дурные воспоминания.
А потом с не меньшим удовольствием растянулся на тёплой гальке, ожидая, пока подсохнут влажная кожа и волосы.
Сощурившись, стал рассматривать небо, похожее на опрокинутую синюю чашу с чёрными точками чаек на нём, которые оглашали окрестности пронзительными криками. Постарался максимально расслабиться, не допуская в измученное сознание ни малейшей, даже самой невинной мысли: в конце концов, у него ещё будет время для беспокойных раздумий.
А затем, наверное, он всё-таки задремал, потому что не услышал шагов, а только насмешливый голос откуда-то сверху и сбоку:
– Вам не кажется, что валяться в таком виде во время военных действий – весьма рискованное занятие, а, господин кадет?
Жак подскочил, пытаясь нашарить рукой шпагу, и только в последний момент остановился: хорош же он – голый, но зато со шпагой…
– Ага, смешно, – д’Артаньян хмыкнул, словно угадав его мысли. – Привет.
– Привет… – сообразив, наконец-то, кто перед ним, лионец сел и неловко попытался прикрыть рукой пах. – А ты… вы… Я не заметил вас…
– Потому
