у него сегодня, но при мысли о том, что кто-то посторонний будет наблюдать его в столь беспомощном виде, становилось совсем тошно.
Или всё-таки попросить? Корона с него не упадёт, а всё будет спокойней. Потому что Шарль не забыл, как, заболев два года назад, пытался в жару добраться до кружки с водой, и, оступившись, разбил себе о подоконник голову…
Да и одиночество, к которому он привык настолько, словно оно было его второй натурой, в период болезни ощущалось особенно остро и делалось совершенно нестерпимым.
А потом молодой человек, должно быть, задремал, потому что очнулся от того, что кто-то осторожно гладил его по голове.
Он улыбнулся и едва не позвал Жака, спохватился в последний момент: привычка держать все чувства в узде всё-таки сработала вовремя.
Медленно открыл тяжёлые после дурного сна глаза.
– И чего, спрашивается, в кресле спать, если плохо? – служанка смотрела с таким видом, словно он совершил преступление. – В постель бы легли…
Шарль в ответ только раскашлялся глухо, а губы тётушки Мари сжались ещё суровей.
– Я его спрашиваю, что с продуктами делать, а он кашляет, и всё… Вот наказание, а не хозяин!
– Продукты… спасибо… – юноша улыбнулся слабо, дотронулся до лба – ну, конечно, жар. – Нагрей мне молока с мёдом. А жир оставь – я сам разотрусь.
– Вот наказание… – повторила служанка, но уже значительно мягче. Положила ему на лоб жёсткую, натруженную ладонь. – Лекаря-то позвать?
– Не надо, – гасконец аккуратно вывернулся из-под её руки, поднялся медленно, чтобы не сильно шатало. – Давай молока. И ещё вина горячего. Я отосплюсь и завтра буду на ногах, вот увидишь.
– Как же, будете, – тётушка Мари, казалось, обрадовалась даже, что уличила хозяина во лжи. – Лежать пластом вы будете, как прошлый раз, что я, не помню? Да ложитесь уже, не то снова упадёте…
– Со мной всё в порядке, – два шага, отделяющие кресло от кровати дались Шарлю с неимоверным трудом; рубашка от пота даже прилипла к спине. – Просто мне надо отлежаться, вот и всё. Да, и до завтрашнего вечера меня ни для кого нет.
– Что уж тут непонятного, – пробормотала служанка. – До послезавтрашнего вечера вас нет.
– До завтрашнего, слышишь? – попытался возразить лейтенант, но старушка уже скрылась за дверью.
А молодой человек, едва коснувшись головой подушки, мгновенно провалился в горячий, муторный сон.
…
В болезни Шарль больше всего не любил то, как ощущается время. Заполненное изматывающим кашлем и жаром, оно тянулось неимоверно мучительно, словно в сутках было не двадцать четыре, а все пятьдесят часов. Тело ломило, чтобы подняться с кровати или просто дотянуться до кружки с водой, приходилось совершать поистине героические усилия.
Он то проваливался в сон, то приходил в себя и, трясясь попеременно от озноба и жара, долго пытался понять, какое сейчас время суток.
Ни вино, ни молоко уже не лезло в горло, от запаха гусиного жира откровенно
