из Спыхова так мне и сказал: «Поезжайте, говорит, и возвращайтесь с письмом в Спыхов. У меня, говорит, в подземелье сидит несколько человек немцев, так я одного из них отпущу на рыцарское слово, он и отвезет письмо великому магистру». Этот Юранд из мести за гибель жены всегда несколько человек держит у себя в подземелье; ожесточился он и с радостью слушает, как они по ночам стонут и гремят цепями. Понимаешь?
– Понимаю. Только вот странно мне, что вы первое письмо потеряли, – раз Юранд захватил тех, которые на вас напали, так ведь письмо должно было быть при них.
– Он их не всех захватил. Человек пять ушли из его рук. Такая уж наша участь.
При этих словах Мацько опять откашлялся, опять плюнул кровью и тихо застонал от боли в груди.
– Здорово они вас подстрелили, – сказал Збышко. – Как же это они? Из засады?
– Из таких густых кустов, что за шаг ничего не было видно. Ехал я без брони, – купцы говорили мне, что там безопасно, да и жарко было.
– Кто же предводительствовал этими разбойниками? Крестоносец?
– Не монах, ну а все-таки немец, хелминский, из Ленца, он прославился грабежом и разбоем.
– Что же с ним случилось?
– Сидит на цепи у Юранда. Но в подземелье у этого немца тоже сидят два мазурских шляхтича, которых он хочет отдать в обмен за себя.
Снова воцарилось молчание.
– Господи Иисусе, – сказал наконец Збышко, – так и Лихтенштейн будет жив, и этот немец из Ленца, а нам придется погибать неотомщенными. Мне отрубят голову, вы, верно, и зиму не протянете.
– Какое там! И до зимы не дотяну. Если бы хоть тебя как-нибудь спасти…
– Вы кого-нибудь здесь видали?
– Я как узнал, что Лихтенштейн уехал, пошел к краковскому каштеляну, думал, он облегчит твою участь.
– Так Лихтенштейн уехал?
– Сразу же после смерти королевы, в Мальборк. Пошел я к каштеляну, а он мне говорит: «Не для того рубят голову вашему племяннику, чтоб угодить Лихтенштейну, а для того, что к казни его приговорили, и тут ли Лихтенштейн, нет ли его – это все едино. Умри крестоносец, и то ничего не переменится, потому, говорит, закон свят, это вам не кафтан, его наизнанку не выворотишь. Только король, говорит, может вашего племянника помиловать, а больше никто».
– А где же король?
– После похорон уехал на Русь.
– Ну, значит, ничего не поделаешь.
– Ничего. Каштелян сказал еще мне: «Жаль его, да и княгиня Анна просит, но не могу, никак не могу».
– А княгиня Анна еще здесь?
– Спасибо ей! Хорошая женщина. Она еще здесь, потому что Дануся заболела, а княгиня любит ее, как родную дочь.
– Ах ты Боже мой! Так и Дануся захворала. Что же с нею такое?
– Да разве я знаю?.. Княгиня говорит, будто сглазили.
– Это, верно, Лихтенштейн! Не кто иной, как Лихтенштейн.
– Может, и он. Да ведь что с ним поделаешь? Ничего.
– Так это потому меня все забыли, что она была больна…
Збышко
