«ключа»: нарушение ожиданий необходимо для порождения концепции причины, но его недостаточно до тех пор, пока ребенок не достигнет стадии выделения функции из тотальности объекта. Концепция причины тогда возникает не в результате привычного опыта соединения событий и не в результате прекращения этого соединения, а вследствие изменения в ожидаемом отношении между функцией и видимостью феномена. Для концепции смерти этой функцией часто, но не обязательно, оказывается движение. Пиаже приводит пример, касающийся жизни растений.
[ПИ 18.] Дел (6 лет с чем-то): «Они [розы на розовом кусте] все завяли – почему? Они не должны умереть, потому что они еще на дереве»[134].
Примером частой ранней ассоциации смерти с неподвижностью может служить запись об Урсуле (цитированная выше, [ПИ 9]), которая спрашивала, почему краб не шевелится. Ребенок не мог бы задать этот вопрос, если бы уже не достиг стадии разделения феномена и функции. Приводимое в сноске наблюдение, принадлежащее Скапину (G. Scupin), цитировалось Пиаже[135] и Натаном Исааком (Nathan Isaacs)[136]. В нем смерть отождествляется с неподвижностью.
Пиаже отмечал озабоченность мальчика 6–7 лет темой смерти и считал это важным аспектом процесса формирования зрелых концепций причинности: по его мнению, переход от ранних стадий мышления к более зрелым мотивируется поиском истоков и объяснений существования вещей. Все кажется в полном порядке, – говорит Пиаже, – пока ребенок не начинает отдавать себе отчет в разнице между жизнью и смертью. «С этого момента идея смерти возбуждает любопытство ребенка, – именно поскольку каждая причина подразумевает мотив, смерть требует особого объяснения». Разумеется, смерть нельзя объяснить мотивами существа, которое умерло: в случае животных вопрос о самоубийстве не возникает, что касается людей, то он не приходит ребенку в голову. Если смерть отнести за счет активности других людей, то ей еще можно дать каузальное объяснение. Очевидно, так бывает: например, – когда животных убивают ради пищи или когда опасных для человека животных убивают ради защиты человеческой жизни. Бывает также, что люди убивают людей, – и, как мы видели, некоторые дети определяют мертвый как убитый. Валлон[137] приводит ответ ребенка, который нашел логическое решение проблемы причинности, смерти и мотивации, соответствующее тому, чему его учили о законах Бога и человека:
[ПИ 20] М. (7 л.) сказал о грозе, что она вызвана огненным шаром. «Кто сделал этот огненный шар?» М.: «Дьявол…» «Где он?» М.: «На небе» (Au ciel). «Что еще делает дьявол?» М.: «Делает так, чтобы люди умирали» (Il faif mourir du monde). «Если бы не было дьявола, старые люди не умирали бы?» М.: «Да, это так» (Si).
Без подобной мифологии смертность человека, в отличие от смертности животных (или, в некоторых случаях, – как и смертность животных, на чем настаивал Клиффорд Сали), невозможно объяснить, не впадая в противоречия, если исходить из мотивации,
«The Language and Thought of the Child», 1959, стр. 175 («Язык и мышление ребенка»). У Дела явно уже возникло представление о смерти как о разлуке, но еще нет ее концепции как универсального неизбежного происшествия.
Там же, стр. 33.
«Детские вопросы "почему"» (в S. Isaacs, цит. выше, стр. 310). [ПИ 19] «Мама мальчика лежит на земле. Мальчик хочет, чтобы она встала: "Ты же не умерла, почему ты не встаешь?"» (Du bis ya nicht tot, warum stehste nicht immersu auf?)
Wallon, цит. выше.
