ния без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Зорин Г. А., 2020
© Издательство «Aegitas», 2020
В последней четверти прошлого века в одной из почтенных московских газет трудился Модест Анатольевич Ланин.
Он был человеком среднего возраста, и чем он стремительней приближался к своим пятидесяти годам, тем регулярней его посещало желание подвести итоги. И дело было не в юбилее и даже не в магии этой цифры. Не в озабоченности, не в дрожи: «Господи, вот уже столько лет, а, в сущности, ничего не сделано!».
Совсем напротив. Модест Анатольевич был из породы счастливых разумников, которые воспринимают умеренность как дар небес и залог гармонии. Чем меньше просишь, тем больше получишь. Довольствуйся малым – судьба воздаст. Там, где претензии, там и беды.
Все эти расхожие истины общеизвестны, цена им грош, однако ж на поверку оказывается, что сделать их своими непросто. Но Ланину повезло – не потребовалось воспитывать душу, обуздывать норов. Готовность к примиренности с сущим пришла к нему вместе с началом жизни.
Однако цену себе он знал, хотел, чтоб знали ее и прочие. Случалось, иной раз напоминал:
– Нет, за полвека чего-то добился и что-то сделал. Уж не взыщите – я очень хороший журналист.
Тут не было и тени бахвальства. Был наделен и чувством слова, и чувством стиля, и той свободой, которая метит профессионала.
Располагал он к себе и внешностью – поджарый блондин выше среднего роста, с немного удлиненным лицом, с влажными карими глазами.
Неудивительно, что в редакции он занимал почетное место – не только заметное и устойчивое, но – безусловно, привилегированное. Оно давало приятное право на выбор темы и материала.
Естественно, мужчина-добытчик должен иметь свой прочный тыл. Тут тоже все выглядело надежно. Женился он достаточно рано, сам удивлялся, но так сложилось, был юн – зажегся, кровь закипела. Потом он признался одной конфидентке:
– Возможно, что я и недогулял, но мне отчаянно захотелось, чтоб эта женщина была рядом.
Дама спросила:
– Всегда под рукой?
Он согласился:
– Был брачный возраст.
А впрочем, о выборе не жалел. Полина Сергеевна Слободяник была весьма рассудительной девушкой и стала образцовой женой. Стремительно родила ему дочь, легко оставила свою службу в одном из ведомственных издательств, сосредоточилась на семье. Была улыбчива, но не развязна, дочку любила, но материнство не отразилось на иерархии, установившейся в их семье – место Ланина осталось незыблемым.
Он был благодарен своей судьбе. После десятилетий брака требовать от Полины страсти было бы не слишком разумно. Естественно, в сумеречные минуты, когда он беседовал сам с собой, его не однажды колола мысль, что милая Поленька Слободяник, по сути – одна из знакомых дам, однако в отличие от других делит к тому же с ним кров и ложе, и видятся они ежедневно. Возможно, в этом есть своя странность, но к этой странности он привык, а стало быть – это часть обихода, похоже, и часть его самого. Он вспоминал, как в толстовском романе герой рассудительно уподобил жену свою пальцу: «Ну что, я люблю его? Однако ж, попробуй, его отрежь…».
Отцовство не оказалось сложной и обременительной обязанностью. Аделаида была покладиста, хотя прохладнее, чем хотелось. Впрочем, дивиться тут было нечему. Девочка в детстве была говорлива, но Ланин ей внушал то и дело:
– Чем меньше болтаешь, тем больше весишь.
Это была больная тема. Ланину доставляло страдание его неумение помолчать, казалось, его донимает страх, что если он не будет активен, общенье иссякнет само собой. Словно заботясь о собеседнике, он брал на себя его обязанность поддерживать огонь в очаге.
Все та же неясная зависимость, которая так его удручала! С тем большим усердием и раздражением учил он Аделаиду быть сдержанной – хотел остеречь и уберечь, дискуссий не выносил он с юности.
Защитный инстинкт ему подсказывал: участвуя в споре, всегда проигрываешь. Взятая пауза не подавляет – в ней нет укора и нет протеста. Она оставляет тебе пространство и для согласия, и для маневра.
Тут, правда, возникало внезапное малоприметное противоречие между умением помалкивать и беспричинным глухим молчанием, таившим в себе непонятный вызов. Больше того, такое безмолвие могло стать тягостным для собеседников – этого тоже он опасался.
Его, случалось, обескураживало это досадное несоответствие меж правилом и его применением. Он объяснял его грустным изъяном доставшейся ему с детства натуры. Натура не желает уняться, сопротивляется его опыту. Чем больше он себя укорял за неумеренную активность, тем чаще напоминал он Аде, как важно быть сдержанным человеком.
